Вскоре весть о несчастии с королем стала известна войскам. Бернгард Веймарский вступил в командование армией и энергично взял в свои руки управление боем, несмотря на совет отступить, поданный некоторыми генералами. Пыл войск не угас; у всех явилось одно желание, одно стремление: отомстить за короля. Вся армия бросилась вперед. По приказанию герцога вторая линия пехоты должна была пройти первую и сменить ее. Атака подготовлялась огнем артиллерии, а в 2 часа протестанты произвели неожиданную и стремительную общую атаку, имевшую решительное значение. На обоих крыльях шведская кавалерия одержала успех. Часть зарядных ящиков на Виндмюленберге взлетела на воздух. Имперцы, окруженные с флангов и в то же время взятые с фронта сомкнуто наступавшею пехотою первой линии, за которой следовала в отличнейшем порядке вторая, отступили, оставив в руках шведов обе батареи.
Не было и 3 часов дня, когда Бернгард уже полагал, что одержал победу. Вдруг на правом крыле шведов снова начался жестокий бой. Это прибыл с 4000 кавалерии Паппенгейм. Он овладел уже Галле, когда получил приказание вернуться к Лютцену и, торопясь в бой, опередил свою пехоту, прибыв на поле сражения только с одною кавалериею. Атакою он опрокинул правое крыло шведов. В это время Валленштейн выстроил на Виндмюленберге оставшуюся пехоту, а за нею кавалерию правого крыла, расположив впереди пехоты несколько резервных орудий.
Около 4 часов проглянуло солнце и туман еще раз рассеялся. Герцог Бернгард увидел опасное положение своего правого крыла, теснимого Паппенгеймом, и, отказавшись от атаки Валленштейна, с несколькими эскадронами левого крыла поспешил на выручку отступавшего правого крыла и атаковал победоносных паппенгеймцев. Это решило дело. Кавалерия Паппенгейма остановилась и скоро отступила в беспорядке. В то же время распространилась весть, что Паппенгейм тяжело ранен. Это произвело в рядах имперцев смятение и ужас. Кроаты бежали к Лейпцигу, а за ними двинулись и остальные войска Валленштейна, боясь потерять свой путь отступления. С наступлением сумерек Бернгард овладел, не без значительных потерь, полем сражения. Имперцы потеряли около 6000, а шведы около 3000 человек, причем потери шведских бригад первой линии простирались до половины их состава.
Оценка действий сторон в 1632 г. После Брейтенфельдского сражения действия Густава Адольфа отличаются большею смелостью, чем до него, но, как мы видели, на решения его, в большинстве случаев, наибольшее влияние оказывали политические соображения. Он должен был искать базиса везде, где находились протестанты, потому что не мог соединить их всех в той стране, которая могла представить самый удобный для него базис. Таким образом, уже немного месяцев спустя после Брейтенфельдского сражения он должен был удерживать за собою обширные пространства, отделяющие берега Немецкого моря от берегов Рейна и Изера. При таких трудных условиях он искусно сосредоточивает свои силы на решительных пунктах к решительному моменту войны (действия против Тилли в долине Дуная; действия против Валленштейна под Нюрнбергом и под Лютценом).
В сражении под Лютценом, обратно тому как при Брейтенфельде, главным, решительным родом войск является пехота; кавалерия и особенно артиллерия далеко не играют такой роли, как при Брейтенфельде.
Валленштейн явился сильным противником Густава Адольфа, верно намечавшим удары и действовавшим оборонительно, сообразно с качествами своих войск, уступавших шведам в тактической подготовке. Валленштейн не теряет присутствия духа в самые критическия минуты боя и хорошо управляет войсками, держась в Лютценском бою оборонительно, до прибытия к полю сражения Паппенгейма. У него, в подражание Густаву Адольфу, появился артиллерийский резерв.
Поход Густава Адольфа в Германию, подобно войне Ганнибала с Римом, представляет высокий образец наступательной войны в чужой стране с самыми ограниченными средствами. Как Ганнибал, так и Густав Адольф искусно пользовались благоприятной политической обстановкой, чтобы, не истощая своей родины, энергично вести войну силами, созданными на самом театре войны из средств, враждебных их противникам. Галлы для Ганнибала и протестанты для Густава Адольфа имели в этом смысле одинаковое значение.
