Сражение превратилось в бойню без сопротивления. Императорская армия, которую застигли врасплох, сама позволила себя уничтожить. Император и почти все военачальники и высокие сановники погибли — некоторые были убиты в своих шатрах, другие сожжены при пожаре частокола. Сын императора Ставракий был ранен, смертельно ранен, хотя и протянул в агонии несколько месяцев. Со своим зятем Михаилом Рангаве, одним из немногих спасшихся, вместе с призрачными остатками своей армии, он бежал очертя голову под укрытия Адрианополя. Голова Никифора была выставлена на столбе на несколько дней для удовольствия булгар; затем Крум выдолбил ее и покрыл серебром. Она стала для него прекрасным кубком, из которого он пил со своими боярами, выкрикивая славянский тост «здравицу»[105].
Битва оставила о себе долгую память, сохранив зримые следы жестокой сечи. В 1683 г. сербский патриарх увидел в Эски-Бабе (Фракия) могилу некого Николая, который ушел вместе с армией и видел предупреждающий сон. Турки поместили тюрбан на голове трупа[106].
Новости о катастрофе стали ужасным шоком для всего императорского мира. Никогда еще со времен Вален-та на поле Адрианополя император не терпел поражения в битве. Это был громадный удар по престижу самой императорской фигуры — удар по легенде об императорской неприкосновенности, столь тщательно взлелеянной и поражавшей варваров. Более того, вестготы, которые разбили армию при императоре Валенте, были только кочевниками, переходившими все время на другие земли; булгары же являлись варварами, поселившимися в горных проходах, и решительно настроенными — сейчас еще более, чем прежде, — остаться на своей земле. Теперь империя никогда бы не загладила свой позор и не забыла бы о нем, в то время как булгары всегда могли получить моральное удовлетворение, обратившись к воспоминаниям о своем триумфе.
У Крума была весомая причина для ликования. Все достижения долгих кампаний Константина Копронима были уничтожены одним сражением. Крум мог теперь смотреть на империю с позиции победителя императора, встав с ним на одну высоту, которой прежде не достигали ни Аспарух, ни Тервель. С этого времени ему уже не нужно было бороться за независимость своей страны, но он мог сражаться за завоевания и аннексию. Более того, в самой Болгарии позиции хана были укреплены; никто не осмеливался теперь подвергнуть сомнению авторитет победоносного правителя. Усиление булгарской короны стало самым важным следствием военной кампании Крума[107].
Пресыщенные своей победой, булгары не сразу начали развивать свое вторжение. Константинополю была предоставлена передышка, в то время как умирающий император Ставракий освободил путь к трону своему зятю Михаилу Рангаве[108]. Но следующей поздней весной (812 г.) Крум атаковал императорскую крепость Девельт, суетливый город у залива Бургас, контролирующий прибрежную дорогу к югу. Город не мог долго продержаться против булгар. Крум снес крепость, так же, как он поступил с Сардикой, и перевез его население с епископом в сердце своего царства. В июне новый император Михаил намеревался встретиться с булгарами, но новости о том, что он опоздал и город спасти уже невозможно, вместе со слабым мятежом в его армии заставили императора вернуться обратно, пока он еще находился во Фракии[109].
Бездействие Михаила и победы булгар испугали жителей пограничных городов. Они видели врага, разоряющего окрестные территории, и решили спастись своими силами, как могли. Более маленькие пограничные крепости, Проват и фракийская Никея, были оставлены населением; даже жители Анхиала и фракийской Веррии, чьи защитные сооружения императрица Ирина недавно отремонтировала, бежали в районы, располагавшиеся вне досягаемости языческих орд. Паника распространилась вплоть до большой крепости-метрополии в Западной Фракии, Филиппополя, который был оставлен в полузапустении, а затем до Македонских городов Филиппы и Стримон. В данных городах проживало в основном азиатское население, которое в свое время было переселено туда Никифором. Однако оно бежало, воспользовавшись возможностью вернуться на родину
