– Да, – сказала я уверенно. – Почему-то мне нужно было это знать.
С минуту он шагал молча и отрывал от листа клочок за клочком.
– Спасибо.
– За что?
– Ты была ко мне добра.
Я оперлась на каменный постамент с именем дуэлянта.
– Мы ведь друзья, – сказала я. – Несмотря ни на что.
– Кто бы мог подумать. Но я рад услышать это от тебя. Несмотря ни на что.
Где-то за деревьями проехал грузовик, и мальчишеский голос закричал что-то на иностранном языке. Я спросила, упомянул ли он Аннабель, и он покачал головой.
– Значит, он знает не все.
– А это нужно? – спросил он, и я не ответила. Мы сделали достаточно.
– Значит, завтра.
Он на ходу бросил лист в траву.
– Верно. Я подумал – может, сегодня Холланд уложит Сыночка.
– Но его всегда укладываю я, это будет…
Он остановился и посмотрел на меня.
– Так он сможет… Так Холланд сможет, ну… попрощаться.
Меня пронзил мгновенный ужас – я представила, как Базз и Холланд уводят сонного Сыночка, трущего глаза кулаками, из кровати, а на улице ждет машина… Но эту картину быстро сменила другая – мой муж стоит в темной спальне сына, потом кивает и отворачивается. Он был любящим и внимательным отцом. Базз обещал, что он будет присутствовать в жизни сына, писать, приезжать, а потом и брать его с собой – от этих отцовских обязанностей Холланд никогда в жизни бы не отказался.
– А что потом?
Базз продолжал шагать, рассказывая мне о предстоящем вечере.
– Может быть, вы с Холландом послушаете радио, как обычно.
А так смогу попрощаться я.
– А потом, в десять, он скажет, что пора ложиться, – продолжил Базз.
– После Граучо.
– После него, – сказал он, отводя нависающую ветку. – Он скажет, что пора спать, и ты поцелуешь его на ночь или что вы там обычно делаете. И, возможно, примешь снотворное.
Я спросила, зачем мне это.
– Может, тебе так будет проще.
– Так будет проще тебе. Если я все просплю.
– У меня есть, если тебе надо, – сказал он и полез в карман. Он так подробно все спланировал, что даже принес для меня лекарство.
– Нет, у меня есть.
Он удивился – тому, что даже сейчас, в последний момент, я полна сюрпризов, – и прошел дальше.
– Потом вы с Лайлом пойдете спать, и все, – сказал он, поглаживая шрам на руке и щурясь, потому что солнце на секунду блеснуло сквозь листву. – Я оставлю тебе на столе немного денег. А позже – еще.
Я смотрела, как он идет по траве.
– Ты приедешь к нам? Ночью? – Почему-то это не пришло мне в голову. – Когда? Я хочу знать.
Он сказал, что приедет около одиннадцати часов, войдет с черного хода.
– Мы погрузим в машину его сумки и еще кое-какие вещи. Надеюсь. Ты не против? Мы возьмем радио и некоторые его любимые книги.
Внезапно все это стало казаться ужасно странным, самым странным, что могло со мной произойти.
– Получается, я проснусь, а вещей нет, и мы с сыном одни.
Он увидел мое лицо.
– Перли… мы же все это обсуждали…
– Я просто не представляла…
Его лицо исказилось от сочувствия и растерянности.
– Разве ты не этого хотела?
Я рассмеялась. Ведь он ни разу не спросил никого из нас, чего мы хотим. Ни меня, ни моего мужа. По-настоящему – нет. Он мог бы сказать, что пытался, что показывал нам перспективы и возможности, а мы взирали на них молча. Тогда он говорил, чего хочет он, и спрашивал, устраивает ли это нас. Я его не виню. Невозможно сидеть и дожидаться, пока другие сообразят, чего им надо. Ты будешь ждать вечно. Полжизни уходит на то, чтобы понять, чего ты хочешь.
– Я не понимаю… – сказал он.
Если уж на то пошло, хотела я совсем не того, что он мне показывал. Я хотела большего, чем свобода одиночества, чем пятьсот акров, а вокруг забор. Я хотела бы родиться в другое время, в другой части мира, чтобы однажды я смогла познать чувство, которое Базз принимал как должное: когда ты называешь желаемое и чувствуешь себя вправе им обладать.
– Базз Драмер, – сказала я. – Что с тобой будет?
Я помню, как он улыбнулся, когда я приблизилась. Вряд ли я забуду это лицо, хотя видела его очень давно. И все еще вижу, словно рисунок, скопированный с церковного рельефа: церковь сгорела много лет назад, а верующие все любуются им. Он тихо смотрел, как я иду к нему по траве.
