У моей бабушки была одна знакомая, у которой не было за душой ничего, кроме жемчугов, оставленных ей внучатой теткой. Это было ее единственное приданое: нитка больших ярких прекрасных жемчужин. Для бедной женщины – настоящее сокровище. Однажды начался пожар. Весь дом сгорел дотла, и ее муж сгорел во сне. Женщина вернулась из поездки вдовой, в ужасе увидела, что все сгорело и, роясь в пожарище, нашла свою обугленную шкатулку для драгоценностей. Открыла – и там лежал ее жемчуг, совершенный и прекрасный, как раньше, но теперь абсолютно черный. Он почернел от жара. Подруга заплакала: «Они погибли!» «О да, – сказала женщина, вынимая бусы. – Они погибли». Но она стала носить этот почерневший жемчуг именно так – как знак, как святую реликвию. И носила каждый день до самой смерти.
День, когда Уильям Платт вышел из машины, отдал честь единственной рукой, а его жена рыдала на его груди. Память о том дне. Я ношу ее – как те жемчуга.
* * *
Говорят, что, когда Америка выиграла войну, перегоревший навес над кинотеатром Парксайд чудесным образом зажегся и горел целую неделю. Я пошла туда с Баззом среди дня на двойной сеанс. Народу было мало. Это была одна из последних наших встреч. Яркий луч высвечивал экран у нас над головами. Мы сидели молча. Фильм был о войне. В холодном белом квадрате двора стояли пленные, и надзиратель что-то им говорил на языке, которого они не знали.
– Что мы наделали? – прошептал Базз.
– Это не мы. Не наше письмо…
– Откуда ты знаешь?
– Слишком быстро, – сказала я. – Не могло быть так быстро…
– Наверное.
– И глупо думать, что это письмо там восприняли всерьез и бросились переделывать списки призывников. Ты же знаешь военных. Это не мы. Это случай.
Откуда-то сверху спланировал самолетик из коробки от попкорна – на балконе сидели дети, заплатившие за билеты крышечками от 7UP. В нескольких рядах впереди нас глухонемой мужчина в зеленом галстуке-бабочке, как завороженный, печально смотрел на изображения, которые оставались для него немым кино. В зимнем лагере военнопленных не было стен, заборов, колючей проволоки, как громко объяснял надзиратель. Днем его усиленно охраняли, но ночью оставался только квадрат яркого света в черной пустоте с пришпиленными, как бабочки, пленниками, которым не давала сбежать сама ночь, строившая собственные стены, потому что за пределами слепящей белизной тюрьмы они видели лишь непроницаемую тьму. «Там дальше Черный лес, но вы его не увидите!» – прокричал надзиратель. Их ночь слишком черна, их глаза не успеют привыкнуть прежде, чем они замерзнут. «Вы теперь слепые», – крикнул он.
Базз сказал, что это он виноват.
– Это случай, – повторила я.
– Это я тебя уговорил.
– Нет.
– Ты прятала мальчика от войны, – сказал он, наклонившись к самому моему уху. – Я… Я тогда сам взял и не пошел. Чтобы не убивать. Я пожертвовал многим, чтобы не идти на войну. А этот мальчик…
Я поежилась от холода.
– Он не был на войне.
Пауза, шепот:
– Был.
– О чем ты? Это была не война. А несчастный случай.
– Мы использовали его, Перли. Не на их войне, а на своей.
Я повернулась к Баззу и в его глазах увидела то, чего совершенно не ожидала от человека, чей отрубленный палец свидетельствует о его нежелании воевать. В них было больше усталости от сражений, чем у генерала, который рано утром в палатке подсчитывает потери, понесенные в последней атаке. Усталость и скорбь. Вот единственная война, в которой мы с ним были согласны участвовать. Женщина, которая спрятала своего мужчину, и отказчик, который его нашел. Мы не стали бы воевать ни ради убийства, ни ради мира на земле, ни за страну, которая от нас отреклась, но вместе мы нашли то, за что готовы биться. Награда так мала, что не может стоить жертв. Простая: мы сами.
– Я могу уехать, – сказал он с болью в голосе.
– Что это значит?
Он снял пальто, ерзая в кресле и глядя не на меня, а на экран.
– Если ты попросишь. Мы сделали нечто ужасное, кровавое, мы погубили человека. Двух человек. Я могу уехать прямо сегодня.
– А мне что делать?
– Жить как раньше.
– Но я буду знать, что ему нужен кто-то другой – не я.
– Может, нам обоим нужно уехать. Я все продал, все готово, вы с Сыночком можете поехать со мной.
