* * *
Я ухитрилась сэкономить пятьсот долларов из тех денег, что дал нам Базз, но, даже не притрагиваясь к заначке, я все равно могла много тратить на Сыночка. Базз уехал в дальнюю поездку, продавать свою фабрику, и сказал мне «сидеть и ждать». Я была рада думать о чем-нибудь, кроме новостей о войне и призывниках. Я купила сыну новые шины на ноги (на старых вытерлась кожа), стала чаще водить его к доктору, а в качестве награды тайно спонсировала участие соседского мальчика Хэнка в Гонках мыльных ящиков[6] с условием, что Сыночку разрешается смотреть и помогать красить. Хэнк торжественно принес сложную бойскаутскую клятву, и мы все втроем отправились к дилеру «Шевроле» на Ван-Несс-авеню покупать гоночные колеса установленного образца и детали машины. Неделю Сыночек сидел на табуреточке, наблюдая, как рыжий Хэнк собирает машину, сидел абсолютно молча и тихо и только несколько раз задавал вопросы («Как она рулит?»), и Хэнк с мученическим видом поднимал голову и медленно объяснял.
Я не могла купить ему такое детство, как у Хэнка, но смогла исполнить две мечты. Первая – побывать на гонках, где тюки сена отгораживали зрителей от самих участников, которые, кто в шлемах, а большинство в бейсболках, неслись вниз по склону в деревянных ящиках, агрессивно разрисованных, в подражание уличной шпане, языками пламени, чертями, змеями и рогами, хотя сидели в них водители-ангелочки. Хэнк финишировал одним из последних, но его поражение позволило исполнить вторую мечту: мы засунули слабые ноги моего мальчика в машину, научили его крепко держать руль и позвали четверых мальчишек, которые неохотно, но все же провезли его два квартала по безлюдному участку улицы. «Смотрите на меня, – все кричал он, – смотрите на меня!»
Потом он сказал мне, что выиграл гонку.
– Точно! – сказала я, со смехом поднимая его на руки. – Да, малыш, ты выиграл!
Пока сын любовался машиной Хэнка, я дала каждому веснушчатому мальчишке по доллару. Но остальное сберегла на будущее – мое и Сыночка, мало ли что будет. Я не могла дать ему их детство, но это дать могла.
* * *
Обычно по субботам мы с Холландом ходили к Фюрстенбергам смотреть сериалы – «Сыщик» и «Кавалькаду звезд», – пока не устанем, а потом дремали под мерцание пистолетов и поющих шведов. Я хотела сохранить этот распорядок, так же как продолжала готовить ему ужины и принимать его поцелуи, встречая с работы. Вся моя жизнь свелась к ожиданию, когда же это закончится. Так что я удивилась, когда после ужина муж предложил пойти на танцы.
– В «Роуз боул», – сказал он.
– Почему ты про это вспомнил в кои-то веки?
– Сегодня афроамериканский вечер.
– Знаю. – Я взяла его тарелку и потянулась к раковине. – Но это так далеко…
Он посмотрел на меня со своей старой ухмылочкой.
– Разве у тебя нет нового платья?
«Роуз боул» был уникальным заведением – танцплощадку построили среди деревьев, стволы которых поднимались сквозь прорези в досках, а листья местами загораживали звезды. Только там пьяный солдат мог приложить партнершу спиной о платан, а потом остаток вечера за это извиняться. Находился он на том берегу залива, в Лакспере, и сорок лет назад юные танцоры плыли туда на сияющем огнями пароме, пили из фляжек и хохотали, когда паром качался на неверных волнах, пьяненьких, как они сами. Парома не стало в 1953-м, так как построили мосты, но когда ты туда ехал, то все равно что-то такое чувствовалось, и ты с улыбкой смотрел на машину, выезжающую из Лакспера, зная, что внутри сидят какой-нибудь парень и его девушка. Иногда там устраивали особые вечера, например студенческие или ветеранские, только для белых. Так что на афроамериканский вечер приехали мы все, старые и молодые, и танцевали на той площадке под гирляндами из лампочек, окутанных туманом, на нас падали листья, а огромная бумажная луна, которую кто-то раскрасил в день бабушек и дедушек, подмигивала, как сам дьявол.
По дороге туда я вдруг осознала, как давно мы с Холландом не были наедине. Чувствовала себя, как, должно быть, чувствует эмигрант, глядя на страну, которую вскоре покинет. Мы ехали, слушали радио, и он рассказывал мне историю, услышанную на работе: о том, как машина сбила собаку-поводыря, а ее слепая хозяйка не поняла этого, пока ей не сказал какой-то прохожий. Она согнулась пополам и зарыдала прямо на улице. Я всегда вырезала такие грустные истории из его газет.
