— Тебе больно, радость моя? — услышал он ее голос.
Петр и сам не мог разобрать — то ли больно, то ли приятно, поэтому лишь молча пожал плечами. «Скорей бы все это кончилось! — с каким-то поражающим самого себя безразличием подумал он. — Неужели это именно то, о чем я так долго мечтал?»
На следующее утро, когда Иванов поил чаем Светлану, у него вновь зазвонил телефон.
— А, это ты? — усмехнулся он, узнав растерянный голос Петра. — Ну как, живой?
— Да живой, живой. — Петр еще явно не успел протрезветь, поэтому говорил заплетающимся языком. Слушай, я чего-то ни хрена не понимаю.
— Чего ты там не понимаешь? Где Ольга?
— Так если б я знал! Вчера привезла на какую-то подозрительную квартиру, где кроме нас были еще мужик с бабой, а утром, пока я спал, все куда-то слиняли.
— И ты что — проснулся совершенно один?
— Меня разбудила и выставила вон какая-то глухая старуха, от которой никакого толку нельзя было добиться. Но самое главное в другом — ни копейки денег не осталось, даже пива купить не на что! Ты хоть знаешь телефон этой чертовой Ольги?
— Откуда? Это же местная блядь, которая каждый раз ночует в новом месте.
— Но у нее же была подруга?
— А что толку? Я же тебе говорю — застать Ольгу дома практически невозможно.
— Да? — Петр растерялся еще больше. — Что же мне теперь делать?
— Приезжай ко мне, пивком угощу. У тебя хоть с Ольгой вчера чего-нибудь было?
— Да, было.
— Ну так поздравляю с боевым крещением! — не удержался от ехидства Иванов.
Оглядываясь назад, во времена еще не изжитой юношеской застенчивости, ваш правдивый летописец должен признать, что наибольший душевный трепет у него вызывают отнюдь не воспоминания о «скромных студенческих радостях», приключениях на картошке, первых разочарованиях или долгожданном согласии. Нет, едва ли не самым сильным впечатлением молодости по-прежнему представляются самые заурядные танцы в самом заурядном клубе. Какое адское волнение испытываешь в тот момент, когда на глазах у всего зала идешь приглашать на танец приглянувшуюся девушку; и какой постыднейший позор, когда тебе говорят: «Извините, но я не танцую!» А если еще кто-то из соперников повторял приглашение и получал согласие, то скрыться от насмешливых взглядов окружающих и остудить пылавшую физиономию можно было только в курилке.
Смешно вспоминать, но ближе всего к предынфарктному состоянию автор летописи находился именно в этот момент, когда пытался познакомиться с понравившейся ему девушкой в гардеробе, однако у него так тряслись руки, что он самым позорнейшим образом уронил ее пальто на пол, за что и был удостоен презрительного отказа. И, наоборот, какое же это было горделивое счастье — получить согласие своей избранницы, нежно вывести ее в центр зала и обнять за гибкую талию. Но при этом необходимо было максимально владеть собой, ибо чуть более тесное соприкосновение грозило сильнейшей эрекцией, которую не могли сдержать никакие джинсы и одетые под ними плавки. А поскольку в перерывах между танцами в зале иногда включали свет, возможность оказаться в непристойно-смешном положении была чертовски велика.
Зато какими же трогательными представляются сейчас неугомонный трепет нервов, хрустальный звон обнаженных чувств и звериный рев жизни, которые неумолимо угасают с годами, постепенно заменяя страсти воспоминаниями о них!
Разумеется, все эти волнения из-за представительниц противоположного пола неизбежно вызывали бурные столкновения с представителями пола собственного. Причем эти столкновения происходили по столь же ничтожному поводу, как и знаменитые дуэли, воспетые Александром Дюма в его мушкетерских романах. Стоило кого-то слегка задеть, обругать, неосторожно пригласить его спутницу, как мгновенно следовало: «Пойдем выйдем, поговорим…»
На подобное приключение однажды нарвался и Вадим Гринев, танцевавший медленный танец с Верой Кравец в полутемном актовом зале со сдвинутыми к стенам рядами стульев и невысокой сценой, заставленной небольшими, хрипло орущими динамиками.
— Сейчас мы исполним песню «Сон», — провозгласил их бывший одноклассник, по приглашению которого они и оказались в этом клубе — то ли железнодорожников, то ли машиностроителей. — Музыка Игоря Попова, слова Алексея Гурского!
