Доршак весь покраснел.
– Хорошо знать, – отпарировал он коротко.
Затем, как бы подумав и посмотрев на молодого человека, он смягчился снова.
– Ну, здесь совсем нечего делать, – сказал он, – сходите к моей жёнке, отдохните у нас, дереньак у нас славный. Люди сами справятся, есть здесь тот вездесущий Никита, этого и достаточно.
– Я очень благодарен вам за гостеприимство, – весело отозвался Янаш, – но сейчас нет времени, я должен сам за всем следить, определить положение людям, разместить коней, привести в порядок оружие.
– Ой! Ой! А что же это? Война! – рассмеялся Доршак. – Зачем тут такая великая осторожность. Ха! Ха!
– А ну, не помешает людям держаться бдительными, – сказал Янаш, – а у нас в дороге такой обычай. Простите, милостивый государь.
Он поклонился и ушёл, потому что Никита давал ему знаки.
Доршак стоял как вкопанный, казалось, хотел уйти и не мог, смотрел за уходящим, а спустя некоторое время обратился к Сениуте.
– Кто это? – спросил он.
– Это, я слышал, воспитанник и фаворит мечника, здоровенный, но того, ваша милость, парень и голова здоровая и рука сильная.
Он покивал головой, поправил шапку.
– А, ваша милость, пане Сениута, пойдём на дережньячек к моей бабе.
– Бог заплатит, у меня также своя функция, благодарю.
Доршак закрутился, неспокойный. Падал всё более сильный сумрак. Зажгли в тихих коридорах факелы, а служба по-прежнему суетилась.
Подстароста, казалось, считает их глазами, а губы его искривились как бы в усмешке, когда заметил оружие и амуницию, которые снесли с возов в нижнюю часть башни. Он кивнул головой, потом медленным шагом поплёлся на первый двор. Он уже собирался переходить ворота, когда наткнулся как раз на то, как с ними и со старыми петлями возились люди, пытаясь их закрыть. Никита и Янаш стояли рядом. Доршак начал сильно смеяться и остановился.
– Что же это? Зачем? На что? Полвека ворота не закрывались, ещё кому на шею обвалятся и прибьют! Ворота имеются в первом дворе, зачем же эти? Но это бока рвать! – говорил Доршак. – Что вам снится? Здесь нет никакой опасности. Зачем смеётесь над собой?
– А чем вам это вредит? – спросил Янаш спокойно.
Видя, что уже тут их не преодолеть, подстароста бросил наполовину тихо какое-то проклятие и пошёл в покои. Вошёл в комнату, хлопая дверями. Жену он уже застал на софе, как всегда. Неохотно с ней разговаривал, в этот раз, однако, со стенами бы вдавался в разговор – так была переполненна грудь.
– Посходили с ума эти люди! – крикнул он. – Этот Сениута должен был им разболтать. Едва мечникова мне головой кивнула, а разговаривать почти не хочет, и сами тут распоряжаются, как в собственном доме. Но я этого не вытерплю.
– Молчал бы, – отозвалась Агафья, – достаточно было твоего правления.
– Это ещё не конец! – прошипел Доршак. – Посмотрим, пусть готовятся как хотят… канальи…
Жена начала смеяться, что наполнило его ещё большим гневом. Он не говорил ничего так, чтобы его можно было понять, боромотал и фыркал, как рассерженный зверь, иногда вытягивая вверх кулак. То снова выглядывал в окно на крутящихся людей, которые, не спрашивая его, переставляли, носили, собирали, ломали одно, строили другое.
Пришёл парубок, бормоча и царапая себе голову.
– Они нас отсюда выгонят, что тут делать! Они тут хозяйничают, как дома.
– Чтоб их черти разорвали! – сказал Доршак. – Пусть всё, что захотят, вывернут вверх ногами. Не долго тут будет их правление. Молчать… понимаешь…
Парубок вышел.
Янаш тем временем был чрезвычайно деятелен, обходил с Никитой все углы и закутки. Когда для путешествующей мечниковой готовили ужин, а для двора крупник с гусём, он с Никитой, словно в лагере стоял перед неприятелем, осматривался и, не тратя времени, вводил военный порядок. Верхний замок, несмотря на заброшенность, самим своим расположением был достаочно оборонительным, противоположную от выхода стену, построенную на скале, омывал пруд, так что приступ отсюда был почти невозможен: справа и слева вода выше не доходила, а особенно с одной стороны было достаточно сухого грунта. С малой горстью, однако, защищаться тут было можно и противостоять любому нападению.
