Тесным переходом за зданием шли обе женщины по камням и чертополоху, что в подпрыгивающей Ядзе пробуждало смех и весёлость. Так дошли они до ворот и посмотрели на старую башню.
– А! – отозвалась пани Збоинская. – Это ещё не так плохо выглядит.
Дверь была открыта. Никита уже там, как умел, хозяйничал. Выполняя приказания пани, он хотел обязательно привести башню в порядок, для чего Доршак, злясь, отказал во всякой помощи, а со своей стороны приготавливал рядом покои для себя. Никита, который не хотел спорить, нанял себе людей из городка, собрал у евреев предметы интерьера, приказал их очистить, и как-то так в башне обжился. Это было грустно, но с бедой на короткое время приютом служить могло.
Мечникова не говорила ничего. Ядзя побежала вперёд, восхищаясь красивым видом из башенки. И правда, покрытые лесом горы, зелёные луга, речушка, текущая по скалам, кое-где серые стены валунов, несмотря на вечерний сумрак, представляли очень благодарный пейзаж. Но рассматривать его времени не было. Никита уже распределил в голове комнаты для двора и челяди. Низ должны были занимать кухня и стражи. Затем шли на верх. Мрачный Доршак не говорил ничего.
Первый этаж, как-то так отмытый, очищенный, оборудованный скамьями и столами, с огнём в каминах, особенно не испугал прибывших. Женщины зашли даже в часовню, где Никита также, насколько умел, немного навёл порядок. Даже порванный образ, который лежал на полу, он прибил, помыл и показался Христос на кресте старой греческой, видно, кисти, а под ним св. Иоанн и Матерь Божья. Это, конечно, не было шедевром искусства, но великая идея жертвы поражала с этого старого образа и все перед ним упали на колени. Сумрак, проникавший сквозь стёкла узких окон, придавал этой неприготовленной, дивной сцене характер серьёзный и таинственный. Путешественники в одеждах, покрытых пылью, в измятых костюмах, с уставшими лицами, начинали жизнь на том пустыре, у границ, с молитвы.
Доршак, не входя за ними в часовню, потому что едва ли несколько особ могло там поместиться, издалека, от порога присматривался с хмурым и мрачным лицом.
Только по завершении литания, встав, мечникова сказала подстаросте:
– Видишь, милостивый государь, тут не так уж плохо, а ещё и часовенка вдобавок. Завтра нам ксендз Жудра будет святую мессу отправлять, так как переносной алтарик мы с собой имеем, если его здесь не найдём.
Таким образом, вернулись снова в большую комнату, куда шибко, под надзором Никиты, снесли вещи, тюки и сундуки. Янаш побежал в нижний замок рассмотреться и распорядиться людьми, Сениута также был деятелен.
Доршак какое-то время стоял, будто бы ожидая распоряжений, болтая ни то, ни это, наконец, увидев, что без него распоряжаются и легко обходятся, выбежал, гневный. Он заметил уже раньше Сениуту между замками, но они только посмотрели в глаза друг другу и Доршак стянул ужасно брови. Сейчас, сбегая вниз, нашёл его, стоящего на кривых ногах у двери, как на страже, и крутящего усы.
– А вашу милость сюда какое лихо принесло и зачем? Чтобы больше ртов для еды в замке было? – крикнул он наполовину шутливо.
– Но того, – прокашлял Сениута, вовсе не смешанный приветствием, – это не умаляет шляхетской чести и крови Синеутов, милостивый государь, что в данный момент я при дворе мечниковой. Вот что!
Доршак, пожимая плечами, приблизился почти к уху.
– Чёрт тебя сюда принёс, бывалый старик! – сказал он сердечно. – Ты, наверно, там наболтал… а ну… не пожалел бы…
Он погрозил ему.
– Милостивый государь, – сказал непреклонный Сениута, – тот, кто имеет чистую совесть, языков не боится, а я не ребёнок, чтобы мне кто науки давал.
Доршак слушал одним ухом, а другое, казалось, беспокойно наставлял, так как Янаш выдавал приказы для людей и лошадей, и как раз подошёл к ним.
Он нахмурил брови.
– С позволения, – вставил он, – я т у т не знаю, что за роль буду играть! Я думал, что распоряжения надлежат мне или, что со мной хоть поговорите, а вижу, что я тут смотрителем выйду. Кто тут из нас управляет?
Янаш ему слегка поклонился.
– Но сейчас, когда пани мечникова в замке, я с руки мечника командир и я один приказываю.
