Вероятно, именно кушаны научили буддистов изображать персонажей и прежде всего Будду, который первоначально и по самый II в. изображался только в виде символов. Это в Хадде при их власти ушниша, выпуклость на голове Будды, из вьющихся волос вокруг пробора постепенно превратился в пучок. Может быть, потому, что они копировали свои прежние курганы или траурные юрты, они так широко использовали ступы — главные памятники буддизма, нечто вроде колоколов, сложенных из камня и лишённых входа, в которых хранились реликвии; ступы придумали до них (ступы в Санчи, II—I в. до н. э.), возможно, саки или другие неизвестные кочевые орды. На всю Индию их влияние распространялось из Матхуры, из которой они сделали крупный религиозный центр и центр искусства и где поощряли внедрение элементов иранской культуры. Конечно, это они и указали путь буддистам, проникавшим с III по VII в., несмотря на растущее противодействие Сасанидов, в Афганистан (Бамиан, Фундукистан, Дильберджин в Бактрии), оттуда — в Сериндию, в Согдиану, где родился великий миссионер Кан Сэн-хуэй, высадившийся в 247 г. [у автора 274] в Нанкине, чтобы принести индийскую религию на Дальний Восток.
В век Канишки международный обмен был самым интенсивным, судя по найденным во всех областях монетам разного происхождения, по римским инталиям времён Августа и Клавдия, обнаруженным в области Пондишери и в дельте Ганга, или изображению Александрийского маяка на одном изделии из Баграма; воскрес санскрит, мёртвый язык; в Индии составили первые великие сутры Махаяны, «Большой колесницы»; были записаны тексты «Махабхараты» и «Рамаяны», обеих великих индийских эпопей. Ещё бы — Канишка жил в эпоху фантастической креативности, интеллектуального бурления, синкретизма и, возможно, был скорей продуктом своего времени, чем вдохновителем событий, происходивших при нём, но можно понять подобие культа, каким буддисты окружили его образ, память, какую сохранила о нём история, озлобление Сасанидов против его преемников: Сасаниды хотели предать забвению, что кушаны вопреки всему служили иранизму, потому что иранская династия желала быть единственной, кто это делает.
ВОЦАРЕНИЕ САСАНИДОВ
Положение одного из многочисленных царьков, деливших меж собой провинцию Фарс при династии Аршакидов, было одновременно завидным и трудным. Тот, кто правил Стахром, или Истахром, столицей Персиды, выигрывал от славы этого города, в котором находился крупнейший храм Ардвисуры Анахиты и который, находясь недалеко от Персеполя, всегда напоминал о былом блеске Ахеменидов, какого не могли вновь обрести парфяне. На этого царька оказывали влияние жрецы храма, наследственные, как и он, и вызывавшие больше интереса, чем он. Светская власть принадлежала роду Базрангидов, которых на рубеже II-III вв. представлял Гочихр. Духовная власть находилась в руках главы округа Хир — некоего Папака, сына Сасана: последний станет эпонимом династии Сасанидов. Папак, конечно, был не магом, а, возможно, эрпатом и, несмотря на жреческий сан, славился как охотник и воин. Главы обоих властей породнились — Сасан в своё время женился на девушке из рода Базрангидов. Пользуясь родственными связями, Папак добился для младшего из своих сыновей Ардашира титула аргапата, который позже будет равнозначен маршальскому, но в то время означал просто коменданта крепости. Ардашир командовал крепостью Дарабгирд. Папак убил Гочихра и занял его место, когда — вопрос спорный, но с оговорками можно предположить, что в 208 г. Умирая, он оставил престол Стахра сыну Шапуру.
Ардашир, сначала воевавший с ближайшими соседями, постепенно расширил географию походов на более отдалённые области, отказался признавать верховенство брата и, когда тот довольно загадочно исчез, короновался вместо него. Вскоре он стал властителем Сузианы, Исфахана, Кермана. Из царька он превращался в царя. Аршакидского императора Артабана это обеспокоило. Он решил пресечь усиление власти вассала. В 224 г. он собрал армию, двинулся против Ардашира, был разбит и пал от его руки. Через два года Ардашир вступил в Ктесифон и велел провозгласить себя царём царей. Его божественную инвеституру славят два больших рельефа. Это была смена династии, но не режима. На смену иранцам из внешнего мира пришли иранцы из внутренних областей, из старинной страны персов, не считавшие себя революционерами, сумевшие продлить существование империи, сохранить в ней то, что казалось им хорошим, но желавшие образовать национальное государство, где бы они исповедовали национальную религию и выражали себя с помощью национальной культуры.
