Царский дворец, расположенный позади Али-Капу, представлял собой ансамбль лёгких и хрупких павильонов, поставленных в садах и окружённых бассейнами. Из них теперь осталось всего два: дворец «Сорока колонн» (хотя там их всего двадцать), Чехель-Сотун, отстроенный после пожара 1706 г. и состоящий в основном из большого зала размерами 24 на 11 м, и дворец Восьми раев, Хашт-Бехешт, построенный в 1669-1670 гг. и обновлённый в XVIII в., о котором Жан Шарден, которого он «столь умилил», сказал, что оттуда «выходишь всегда нехотя». Оба, как и Али-Капу, — настоящие картинные галереи, где можно видеть очаровательные композиции из растений, цветов и животных, выполненные ещё в традиционном духе и близкие к миниатюрам, а также изображения обольстительных женщин, персонажей, одетых по европейской моде, во многих случаях это и есть европейцы, и большие исторические полотна (битва при Чалдыране, приём Хумаюна, сражения шаха Аббаса с узбеками и Надир-шаха с Великим Моголом), причём те и другие по преимуществу относятся к XVIII в. и отмечены сильным западным влиянием. Там-то и происходили праздники, которые начинались с восьми утра и затягивались до поздней ночи, иногда длившиеся целую неделю.
Ткани, ковры, миниатюры и керамика, часто как будто вышедшая из рук миниатюристов, позволяют создать представление об утончённости и пышности двора и, следовательно, высшего общества. Прежде всего особого внимания заслуживают ткани, изысканные и нежные по колориту, который контрастирует с очень яркой расцветкой ковров, расписанные цветами и дальневосточными садами, где прохаживаются очень женственные персонажи, тем более что некоторые ткачи считались видными художниками, и к ним относились как к таковым.
На самом востоке шахская резиденция выходила на большой триумфальный проспект длиной около 3 км и шириной 33 м — Чахар-Баг («Четыре сада»), полого спускавшийся к Зайендеруду, куда по широкому каналу, проходящему по оси проспекта, обсаженному тополями и образующему ряд небольших водопадов, текла вода. Проспект пересекал реку по восхитительному мосту Аллаверди-хана, называемому также Мостом тридцати трёх арок, и продолжался за Джульфу до парка, разбитого около 1650 г. Теперь этот проспект — не более чем тень прежнего.
Оба больших моста, Мост тридцати трёх арок (около 1600), имеющий длину 295 м и ширину 13,75 м, и служивший также плотиной мост Хаджу (Поле-Хаджу, 1650) с двадцатью четырьмя арками и длиной 132 м, имеющие каменные быки и кирпичные пролётные строения, относят к самым выдающимся памятникам Исфахана, прежде всего за смелость решения и красоту, а далее и прежде всего — потому что эти мосты демонстрируют довольно редкую заботу о населении. Там было сделано всё для отдыха и развлечения пешеходов: многочисленные переходы на разные уровни, беседки на этих переходах, ступени, позволявшие сесть у самой воды, и даже непристойные картинки, которые в конце XIX в. были стёрты.
Сефевидская архитектура всем обязана шаху Аббасу, как в Исфахане, так и в других местах, н родилась с его приходом к власти. Мы видели, что он поощрял и все прочие искусства, но они существовали и до него, и если вспомнить только важнейшее из них (наряду с коврами), миниатюру, то надо отметить, что она славилась и при шахе Тахмаспе («Хамсе», 1529, Нью-Йорк; «Зафар-наме», 1529, Тегеран), и даже раньше («Хамсе» Низами, 1522, Британский музей) и что она во многом следовала гератским традициям, доходя даже до некоторой слащавости, до чрезмерной красивости, которая потом резко исчезла под влиянием европейской живописи.
АФГАНСКОЕ ВОССТАНИЕ И НАДИР-ШАХ
При несколько поверхностном взгляде на политический пейзаж могло бы показаться, что после смерти шаха Аббаса в 1629 г. каждый следующий суверен сефевидской династии оказывался хуже предыдущего. Что можно вспомнить о шахе Сафи (1629-1642) и об Аббасе II (1642-1667), кроме их пышных празднеств, визита европейцев, возведения нескольких памятников, порой примечательных, как мост-плотина Хаджу, если он действительно был построен при Аббасе II, и дворца Сорока колонн (Чехель-Сотун) в Исфахане? Сулейман-шах (1667-1694) запомнился прежде всего пьянством и оргиями, но всё-таки Иран ему обязан восхитительным дворцом Восьми раев (Хашт-Бехешт). Грандиозное медресе Матери Шаха (Мадаре-Шах, 1706-1714), воспетое Пьером Лоти и многими путешественниками после него, которое было построено при шахе Султане Хусейне (1694-1722), не может изгладить из памяти религиозный фанатизм последнего и особенно фанатизм его мулл, которым он дал полную свободу действий, чтобы компенсировать, как говорили злые языки, все беспутства собственной жизни. Их преследования суннитов и вызвали афганское восстание, которое одержало победу тем легче, что к тому времени шах слишком отдалил от трона кызылбашей и те нетерпеливо ждали дня, который неизбежно должен был настать, когда они смогут вновь себя проявить.
