Сходные сомнения возникают и в отношении женских терракотовых фигурок, часто описываемых как изображения «богини-матери». Пучеглазые и лопоухие, опоясанные, иногда в мини-юбках, с нелепым выражением лица, они, как правило, изготовлены довольно грубо. Только археолог с совершенно «запыленным» взором мог назвать их «прелестными вещицами»>{11}. Большие уши при более внимательном рассмотрении оказались деталями сложной прически. Если считать, что полные, выставленные напоказ груди свидетельствуют, что перед нами богиня плодородия, стоило ли ей хлопотать о прическе и надевать мини-юбку?
Подобные предметы «народного творчества», включая многочисленные игрушки, не выдерживают никакого сравнения с действительно прекрасными образцами хараппской скульптуры. Последние столь лаконичны и выразительны, что, пожалуй, «ничего подобного не было создано человеком до начала великой эпохи мастеров Эллады»>{12}. Их, к сожалению, очень мало: сэр Мортимер Уилер насчитал всего одиннадцать более или менее целых каменных скульптур и одну бронзовую. Все они также очень маленькие, всего в несколько сантиметров высотой. Редкость в сочетании с малыми размерами, конечно, вызывает сомнения в их местном происхождении. Два прекрасно изваянных торса — один, видимо, мужской, второй женский — были найдены в Хараппе. У обоих имеются отверстия, которые использовались для крепления ныне отсутствующих рук. На этом основании их можно сравнить с изделиями мастеров современной им культуры Намазги, открытой советскими археологами в районе Ашхабада в Туркменистане. Для известной фигуры бородатого мужчины в расшитой тоге также существуют аналоги из Намазги, есть некоторые аналоги и для самой известной хараппской скульптуры — бронзовой «танцующей девушки».
Вот «танцующую девушку», которая, возможно, совсем и не танцует, действительно можно назвать «прелестной вещицей». Обнаженная, если не считать ожерелья на шее и толстых браслетов на руках, эта миниатюрная статуэтка ничего общего не имеет с обычным индийским секс-символом, полногрудым и широкобедрым. Это худенькая девчонка, выставляющая наготу напоказ с чарующей безмятежностью. Ее поза продуманно обыденна, одна длинная рука покоится на бедре, вторая спокойно свисает, почти касаясь слегка приподнятого колена. Худые, даже тощие ноги чуть расставлены, одна из ступней (сегодня утраченных) слегка приподнята. Возможно, она рассеянно оглядывает свой гардероб, а может быть, чуть откинув голову, думает о смене возлюбленного? Ее волосы собраны в тяжелую пышную прическу. Несомненно, она хочет, чтобы ею восхищались, и, может быть, была бы рада узнать, что сейчас, четыре тысячи лет спустя, ею восхищаются по-прежнему. Если есть хотя бы одно произведение хараппского искусства, которое не хотелось бы отдавать культуре Намазги, то это, безусловно, «танцующая девушка».
По счастью, у нее есть серьезные основания для получения местной прописки. Во-первых, это внешность: полные губы и широкий нос, столь характерные для протоавстралоидов и совершенно несвойственные центральноазиатской культуре Намазги. А найденные скелеты людей, погребенных в долине Инда, свидетельствуя о расовом многообразии населения, указывают, что протоавстралоиды, исконные обитатели Австралии, и сейчас встречающиеся кое-где в Индии, были в их числе. Кроме того, в то время как большинство каменных скульптур найдено собственно в Хараппе, чьи контакты с Намазгой были, возможно, наиболее активны, «танцующая девушка» была обнаружена в Мохенджо-Даро, чья внешняя торговля в основном ориентировалась на Персидский залив и Месопотамию. Так что потребуются серьезные доказательства, чтобы похитить у хараппцев их самую выдающуюся представительницу.
Торговля, как внутри все более расширявшегося мира Хараппы, так и за его пределами, была, безусловно, важнейшим фактором, стимулировавшим развитие культуры. Ни олово, необходимое для изготовления бронзы, ни многие камни, вроде бирюзы или мыльного камня, не встречаются ни в долине Инда, ни где-либо поблизости. Значит, их привозили издалека. Точно так же очевидно, что культуры Месопотамии получали многое из Хараппы: медь, золото, древесина, слоновая кость и, возможно, хлопковые ткани. Хараппские печати и их отпечатки найдены во многих шумерских поселениях, а в шумерских документах часто упоминаются отношения с некими удаленными местами, называвшимися «Дильмун», «Маган» и «Мелухха». Первое, вероятно, находилось в Персидском заливе, возможно, это Бахрейн, служивший перевалочным пунктом. «Маган» обычно ассоциируется с прибрежными районами Ирана и Белуджистана, современным Макранским побережьем. А вот «Мелухха», судяпотем товарам, которые шли оттуда, путем дедукции связывается с цивилизацией Хараппы. Правда, против этой гипотезы имеются возражения. Месопотамцы утверждали, что однажды завоевали «Мелухху», хотя археологических подтверждений этому нет. А позднее «Мелухху» обычно связывали с африканским побережьем. Однако, несмотря на это, шумерские упоминания о «судах из Мелуххи», которые царь Саргон Великий «заставил причаливать у стен Агады», указывают на связь с миром Хараппы.
