И надо сказать, что как раз вопрос об автохтонном или заимствованном характере африканского железа к настоящему времени в значительном большинстве случаев решается не так, как описывается в книге. Среди виднейших специалистов по археологии Африки пока еще совершенно определенно преобладает мнение, что индустрия железа заимствовалась жителями Африки из Передней Азии. Причем шло это заимствование двумя путями, которые, кстати, упоминает и автор, а именно через долину Нила и через Северную Африку. Имеющиеся в распоряжении науки археологические материалы свидетельствуют о том, что процесс возникновения экономической и социальной дифференциации и формирования классового общества иногда был возможен и без металла — так обстояло дело, например, в Океании. К тому же, строго говоря, социальная дифференциация в любом обществе начиналась задолго до знакомства с металлическими орудиями; она предшествовала экономической и тем более классовой дифференциации. Более того, необходимой предпосылкой классообразования служило не наличие тех или иных орудий само по себе, а наличие производящего хозяйства. А такое хозяйство первоначально существовало повсеместно на базе каменной индустрии.
Мы не располагаем, к сожалению, никакими лингвистическими доказательствами тезиса о кушитоязычном характере обитателей Африканского Рога уже в III тысячелетии до н. э., упоминаемом автором. Основные антропологические типы населения, документированные как изображениями, так и костными материалами, прежде всего сахарскими, сформировались не в IV–I тысячелетиях до н. э., а гораздо раньше. А поскольку речь идет даже не об антропологических, а о расовых типах, то, как справедливо замечает Т. Бюттнер, этап расообразования завершился еще в мезолитическое время, т. е. по крайней мере на пять тысячелетий раньше.
Здесь хотелось бы подчеркнуть значение для Африки исторического развития таких стран, как Либерия и Сьерра-Леоне. Ведь главным был самый факт существования на африканской земле в пору колониального раздела континента независимого (пусть формально) и всеми европейскими колониальными державами признанного государства (Либерия), управляемого людьми с черным цветом кожи. Точно так же при всех отрицательных сторонах британской колониальной политики в Сьерра-Леоне не стоит забывать, что именно здесь был создан первый в Африке колледж Фура-Бэй, из которого вышли многие видные деятели раннего африканского национализма. Автор совершенно справедливо показывает, какую крупную роль играли в формировании идеологических основ современных форм антиколониализма пример Либерии и деятельность новой африканской интеллигенции.
Вопрос об идеологии антиколониальных выступлений на их раннем этапе (а именно этот этап и охватывает хронологически книга Т. Бюттнер) вообще представляет немалый интерес. Автор касается его лишь в самых общих чертах, и будет полезно сказать здесь несколько слов по этому поводу.
В предложенной советскими учеными типологии форм антиколониальной борьбы выделены три главных ее типа: «1. Массовые крестьянские движения, направленные против военных захватов, зачастую облекаемые в форму вооруженной борьбы против иноверцев… 2. Движения, требующие пересмотра сложившейся системы колониального управления в сторону ее „либерализации"… 3. Движения, направленные на достижение внутренней автономии колоний, а на следующем этапе и на завоевание политической независимости…»[113]. Эти типы в целом оказываются и последовательными стадиями антиколониального сопротивления.
Факты антиколониальной борьбы, о которых пишет Т. Бюттнер, целиком укладываются в рамки первых двух из перечисленных выше типов. Иначе и не могло быть: наступление третьего этапа стало возможным лишь после победы Великой Октябрьской революции, с началом общего кризиса капитализма.
И если взглянуть под этим углом зрения на те выступления против европейских колонизаторов, которые описаны в книге, то придется признать, что, скажем, говорить о крестьянах и ремесленниках как о «самой последовательной силе» антипортугальского восстания Кимбы Виты на рубеже XVII–XVIII вв. (с. 119) можно лишь с немалой долей условности. Т. Бюттнер справедливо отмечает, что эти слои населения в организационном и идеологическом отношениях оставались покорны аристократии. Иными словами, как самостоятельная сила они не выступали, да и не могли выступать. Ведь как раз ведущая роль традиционной знати и характерна для антиколониальных движений первого типа. И по этой же причине последовательности в сопротивлении португальцам неоткуда было взяться. Точно так же не могли задаваться далекоидущими программными целями и участники восстания в Момбасе в 30-х годах XVII в. (с. 112). По уровню общественного сознания и по социальному составу руководителей никаких иных целей, кроме возврата к «доброму старому времени», да еще с религиозной окраской, у участников такого рода движения и быть не могло.
