— Сарбатана, скажи, чем мы можем ему помочь? — перебила её Майя.
— Где ты, Сарбатана? — спросил Тау, собираясь войти.
— Не входи! — приказал голос: казалось, это говорят брёвна, из которых построена хижина. — Если войдёте, я вас перестану видеть и мы не сможем разговаривать.
Только сейчас дети догадались: Сарбатаной звали не хозяйку, а саму хижину!
Возможно, она когда-то была человеком, деревом или волшебным созданием. Или со временем, например, превратится в старуху или мудрую девочку, умеющую разговаривать с первого дня жизни. Но об этом мы никогда не узнаем.
Старая Сарбатана попросила детей сесть прямо перед собой. О чём она с ними только не говорила! О временах года, о лесе, о сторонах луны, о рождении, взрослении и смерти, о куколке, которая превращается в бабочку, и о рецептах пирога с шелковицей и черникой.
Хижина медленно произносила слова, то и дело умолкая, чтобы собраться с мыслями, и всякий раз детям казалось, что она уже больше не заговорит.
Сарбатана объяснила, что перво-наперво дедушке для выздоровления необходима кружка драконьего молока. Второе средство показалось Тау и Майе и вовсе странным: стук сердца драконьего императора.
— В вашем дедушке тоже течёт драконья кровь, — добавила она. — Неужто не замечали? В каждом из нас есть что-то чудесное. И каждому требуется нечто необычное.
Так, полоумная Эуриссия могла жить только внутри Сарбатаны, где потихоньку излечивалась от безумия.
Внезапно они услышали: «Пуф!» Испуганный дракончик тщетно отбивался от Эуриссии. Та пыталась засунуть его в мешок, яростно орудуя ручищами, тощими и жёсткими, как лапы насекомого.
— Эуриссия! — одёрнула её Сарбатана. — Дети, а ну-ка, быстро отнимите маленького дракона у этой чудачки! Дело в том, что спятила Эуриссия именно из-за драконов. Угораздило её когда-то влюбиться в прекрасного огненного дракона. С тех пор видеть их спокойно не может!
Тау и Майя бросились вызволять маленького Микоу из рук полоумной Эуриссии. Сарбатана как могла пыталась образумить смутьянку на своём странном языке.
Наконец дракончику удалось расправить крылышки.
— Хвост! — крикнул он. — Взять!
Дети ухватились за бархатистый и нежный драконий хвост. В этот миг они почувствовали, что сделались лёгкими, почти невесомыми. Они поднялись в воздух!
Дракончик всего лишь несколько раз взмахнул крыльями — и они уже парили над землёй! Они поднимались всё выше, выше, прямо к кучевым облакам, плывущим в небе.
— Передавайте привет дедушке Друсу! — крикнула им вслед старая Сарбатана. — Скажите, что, если он когда-нибудь вернётся, я непременно испеку его любимый пирог с мёдом и анисом. Прощайте, прощайте, прощайте!
Глаза Тау и Майи слезились от ветра (полёт был очень быстрым) и от радости. Надо же — они летят! Неужели это происходит на самом деле? Земля, плывущая под ними, напоминала рождественский вертеп.
— Дер-жи-тесь креп-ко! — время от времени говорил маленький Микоу: выглядел он не по-детски сосредоточенным. Но для невесомых Тау и Майи это было совсем не сложно. Они могли бы удержаться одним пальцем!
Поразительно: они в небе! На такой высоте до них не доносились голоса лесных зверей, пение птиц, гул и суета городов. Со всех сторон лишь тишина безбрежных небес и прохладное дыхание неутихающего ветра.
Они пролетали над густыми лесами, над пустыней, над морем. Внизу проплывали тёмные горные хребты, зелёные заливные луга, где могучие буйволы поднимали голову и провожали их взглядом, равнодушно пережёвывая жвачку. Ландшафты меняли цвет. Солнце было ещё высоко, но землю заслонили облака. Постепенно полёт замедлился. Прямо под ними безымянные реки сплетались в серебряную паутину, которая покрывала долину у подножия высокой горы. Туда они и направлялись.
Наконец Микоу приземлился у входа в огромную пещеру.
— Ту-да, — проговорил он. — Мо-ло-ко де-ду-шка Друс! Би-е-ни-е серд-ца!
Майе пришло в голову, что Микоу наверняка устал. Она достала из кармана мешочек с китайским горошком, который получила от дедушки. Дракончик проглотил сразу три горошины, сказал «ап-чхи!», и из носа у него вылетели два фиолетовых облачка. Он мигом взбодрился и потёр лапами мордочку, потому что сам немножко испугался собственного чиха.
