Даже Москва летом 1928-го обеспечивается продуктами только на треть. Сводки ОГПУ свидетельствуют, что продовольственные трудности питают "политически нездоровые настроения".
По инициативе партийного и советского руководства в регионах начали вводить карточки. Июльский пленум четыре дня обсуждал экономическое положение в стране. Говорили, что надо поднять закупочные цены на хлеб, разрешить частную торговлю. Микоян, делая доклад, сказал, что надо отменить карточки: "Карточки не экономят хлеб, а наоборот, при обналичивании карточек каждый считает революционным долгом использовать полную норму".
К осени 1928 года государство прекратило продавать населению муку. Люди стали впрок сушить сухари. Крестьяне впервые в русской истории начали закупать в магазинах хлеб на корм скоту. Драки и давка в очередях.
Из донесений ОГПУ о разговорах в очередях: "Хлеб весь отправили за границу, сами сидим без хлеба. Нет охоты работать, все равно толку от работы мало. Правительство с ума сошло".
В ноябре Сталин выступает на пленуме ЦК и выдвигает задачу догнать и перегнать в промышленном развитии передовые капиталистические страны.
Основные капиталовложения пойдут в тяжелую промышленность. Начальный вариант пятилетнего плана увеличен в этой сфере на 20 процентов. Выполнение первого пятилетнего плана начнется со следующего, 1929 года.
В Москве нахлынувшее иногороднее население скупает все подряд и отправляет багажом поездами из Москвы. Даже за дорогим белым хлебом бесконечные очереди. Дешевого ржаного уже нет. К концу 1928 года разрешено вводить карточки на хлеб. В феврале 1929-го карточки в СССР повсеместно.
Все это произошло, практически уложилось в тот период, когда Дмитрий Лихачев сидел в Доме предварительного заключения. У охранников в тюрьме была любимая игра. Когда они замечали пробегающую крысу, они хватали метлы и начинали ими гонять крысу друг к другу и в воображаемые ворота, пока она не сдохнет. Играли с необыкновенным азартом, с визгом. Это вариант хоккея с мячом.
По сталинским меркам причин и поводов для ареста Лихачева было множество.
Собственные объяснения этих причин Лихачевым — еще один повод для ареста.
Он пишет: "Петербург провожал свое блистательное прошлое". До 1928 года город кипит философскими кружками, студенческими обществами. Бесконечные диспуты, доклады на квартирах и в официальных местах — в Ленинградском университете, в Институте истории искусств на Исаакиевской площади, в бывшем Тенишевском училище, В Ленинградском университете в коридорах вдоль окон еще сохраняются знаменитые дореволюционные скамейки для свободных дискуссий. Один кружок, который посещает Лихачев, носит название "Хельфернак", что значит Художественно-литературная, философская и научная академия.
С усилением государственных гонений на церковь кружок приобретает религиозный характер и называется уже "Братство святого Серафима Саровского". Интеллигентная молодежь категорически отвергает декларацию митрополита Сергия. В 1927 году в своей декларации митрополит Сергий заявляет, что гонений на церковь в стране не было и нет, что церковь готова к сотрудничеству с властью, а тот, кто не принимает декларации, тот находится в оппозиции к Церкви. Митрополит Сергий утверждает, что тем самым он спасает Церковь. 90 процентов православных приходов, получив текст декларации, отправили ее по обратному адресу.
Друг Лихачева Миша Шапиро из патриархальной верующей еврейской семьи в знак протеста против преследования православных священников начал даже иногда ходить в православную домовую церковь на углу Гатчинской и Малого.
Потом в кружке появится провокатор. В 1992 году Лихачев прочитает донесения этого человека в своем деле.
В 1928 году Лихачев посещает также "Космическую академию наук", сокращенно КАН. В КАНе не было ничего серьезного. Более того, это был намеренный маскарад. И в этом, видимо, была главная опасность.
Они провозгласили принцип "веселой науки".
Веселье науки в том, что она обогащает мир. Если она делает мир скучным — это невеселая наука. Академик Лихачев пишет: "Таково учение марксизма. Оно принижает окружающее общество, убивает нравственность, попросту делает нравственность ненужной".
