Я получила какую-то третью премию, но не явилась за ней, потому что считала, что я все плохо написала. Мне прислали эту премию в школу. Алпатов, преподаватель университета, жил со мной в одном доме, и он мне эту мою премию принес в школу.
А за первую премию в девятом классе давали собрание сочинений Пушкина. У нас до сих пор дома единственный Пушкин — это синий десятитомник, который Андрей тогда получил на олимпиаде, с соответствующей надписью.
Но тогда мы так и не познакомились.
А когда была олимпиада в десятом классе, какой-то мальчик выступал от участников на вручении премии, и вот я поняла, что это тот самый мальчик, которому не хватало языков.
Там уже, в десятом классе, я получила первое место. И Андрей тоже первое получил. Там было два первых места.
— Что олимпиада существует, — рассказывает Зализняк В. А. Успенскому, — я узнал от агитаторши, которая была прислана от филологического факультета и случайно попала в нашу развалюху. Валя Прохорова. Валентина… не знаю по отчеству, очень молодая преподавательница. Потому что Пресня входила в зону агитационного обслуживания университета.
И что-то она там заметила в доме, какие-то из этих моих грамматик, и сказала: «Приходите к нам на олимпиаду». Так, конечно, я не узнал бы никогда.
ВАУ: И там получили первую премию?
ААЗ: Да.
ВАУ: И в десятом первую премию?
ААЗ: Да.
ВАУ: Ну, после этого было ясно, что надо идти на филологический факультет.
ААЗ: Да. Да. Да.
ВАУ: И золотую медаль еще получили.
ААЗ: Да.
ВАУ: И после этого вас приняли без экзаменов.
ААЗ: Да.
ВАУ: На какое отделение?
ААЗ: На романо-германское отделение. На английский язык.
— В 1952 году Андрей поступил в университет, — говорит его мама, Татьяна Константиновна. — Он постоянно на олимпиадах толокся. Не знаю, почему он увлекся лингвистикой. А что с ним было делать? Раз интересуется, пускай занимается этим. Он ходил на эти олимпиады, ему было интересно. Он сам там чем-то занимался. Слава богу, есть занятие.
«Тогда выпало на французский»
— История, которая прекрасно датируется, — рассказывает Зализняк. — Датируется она началом войны в Корее. Это ровно середина июля, если не ошибаюсь, 1950 года. Это тоже приключение, которое имело последствия для всей моей жизни, вплоть до сегодняшнего дня. Состояло оно в том, что с одним моим приятелем — не из главных моих друзей — мы договорились поехать к нему в деревню под станцию Уваровка. Это в районе Бородина, Дорохова — 140 километров от Москвы до деревни было, это важно. На велосипедах.
Минское шоссе — это была трасса для нас; а вот 14 км в сторону — это мы пробирались там по полколеса в грязи. Это незабываемо. Деревня была в 1950 году в такой степени глуши — чудовищный, конечно, голод, все что угодно. Совершенная дичь.
И там, однако же, была спортивная жизнь, состоящая в том, что одна деревня играла на другую. Играла в футбол. И, конечно, участвовали и жители, и гости, и кто угодно. Поле было даже неплохое. Ворота были.
Участвовали самые разные — от мальчишек до футболистов, потому что, в частности, в противоположной команде был даже один футболист из молодежного «Торпедо», который там почему-то оказался. Он не отказался тоже играть. Что сыграло некоторую роль в моей жизни.
ВАУ: Это он выбил зуб вам?
ААЗ: Зуб — это ерунда. Зуб выбил не он… Я всегда был вратарь в футболе. У меня, считалось, была хорошая реакция и не очень хорошая цепкость. Реакция действительно была очень хорошая. А цепкость… Реакция — это до мяча допрыгнуть, а цепкость состоит в том, чтобы его удержать. А не просто его отбить. Цепкость состоит в том, что мяч намертво остается в руках у вратаря.
ВАУ: Это правильнее, чем отбить?
ААЗ: Ну, а как вы думаете?! Отбить — это значит снова лотерея!
ВАУ: А если он у вратаря, то потом он отбивает его, куда хочет!
ААЗ: Ну естественно. Это выигрыш. Естественно, это очень большая разница. Это вратарское занятие меня очень увлекало. Мне очень нравилась своя реактивность. Умение падать мне нравилось. Я забавлялся очень долгое время тем, что произвольно падал на месте. Ну, как вратарю и положено. Чтоб ничего плохого не было. Это помогло мне, потому что однажды, действительно уже совершенно в таком возрасте, когда пора было ломать кости, я упал удачно вполне.
