ВАУ: Не в футболе, а просто упали?
ААЗ: Нет. С велосипеда. Это не так уж даже давно.
А кроме того, я еще плохо знал тогда настоящие правила футбольные. Ну, дворовый же был футбол. Самое главное — я считал, что героический поступок вратаря состоит в том, чтобы броситься в ноги нападающему. Сейчас за это выгоняют с поля. Это запрещенная вещь: вратарь не имеет права бросаться в ноги нападающему. Не потому, что его убьют. А потому что правила запрещают. Убить-то убьют… Короче говоря, вот я и бросился в ноги…
ВАУ: Этому футболисту?
ААЗ: Ровно этому торпедовцу, да. Он упал коленом мне в нос. Он не виноват. Достиг следующего: перелом носа, сотрясение мозга и еще какие-то там повреждения — глаза, еще чего-то… Тридцать шесть часов без сознания!
ВАУ: Тридцать шесть часов без сознания?! В глухой деревне!
ААЗ: В глухой деревне. Я очень помню, когда это произошло. Я мяч уже взял к этому моменту. Я встал, мяч у меня выпал из рук — и эти паршивцы еще его забили! Не понимая, что… Только после этого я рухнул. И очнулся только через 36 часов. Когда спокойно уже вся деревня считала, что надо хоронить. Вот такая история. Ну, дальше что? Дальше: «Ну что, проснулся? Давай мы тебе грибов нажарим».
ВАУ: Что, и все?
ААЗ: Ну что вы, конечно, не все. До сих пор чувствуется, до сих пор у меня сломан нос, и сейчас.
ВАУ: Подождите, что значит — сломан? Он сам, так сказать, соединился?
ААЗ: Ну, все срастается.
ВАУ: К врачам, к хирургам вы так и не обращались?
ААЗ: Ну, со временем. Моя мама отправила меня к разным специалистам.
ВАУ: Нет, подождите, подождите! Обратно добирались на велосипеде?
ААЗ: К сожалению, да: 140 км обратно с сотрясением мозга добирался на велосипеде. Это должно было точно положить меня в могилу. Но почему-то не положило. Это я понятия не имел, что 140 км с сотрясением мозга на велосипеде, — этого не следует делать. В том числе 14 км по чудовищной дороге. Основная моя забота была в том, чтобы приехать как можно позже, потому что у меня вместо физиономии была ровная черная плоскость, вместо глаза. Это мне казалось очень стыдно перед мамой моей.
ВАУ: А, я понял. Это та же психология, чтобы когда пожар, то главное, чтобы соседи не узнали.
ААЗ: Конечно. Я надеялся, что глаз пройдет. Вообще-то я считал, что глаза нет больше. Черные очки там, все такое.
Там все обнаруживалось постепенно. Потому что сперва я считал, что только с глазом что-то такое. Потом выяснилось, что нос сломан. Потом выяснилось, что сотрясение мозга.
ВАУ: Где выяснилось, уже в Москве?
ААЗ: Уже в Москве, уже у врачей.
ВАУ: С носом они что-то делали?
ААЗ: Ничего. Ну, а что сделаешь с носом?
ВАУ: Если он сломан со смещением, надо поправить, там, кость.
ААЗ: Ну, вот вас там не было, чтобы научить их, как надо делать. Они не знали.
ВАУ: Ну как не знали?!
ААЗ: Не могу вам сказать. Не знали. Плевать хотели на это. Ну конечно, со смещением — и сейчас видно это смещение. К счастью, не очень сильно.
ВАУ: А дышать труднее?
ААЗ: Дышать можно. Нельзя летать на самолете. Через 30 лет после этого нельзя. До этого и после этого еще некоторое время мог летать, но постепенно это привело к тому, что стало невозможно. Я знаю даже последний год, когда я летал: 1973-й. Это был 1950-й, значит, 23 года я еще летал. Ну, собственно говоря, и в Париж бы не попал, если бы это было не так.
ВАУ: Нет, а это что, ухудшается со временем каким-то образом? Что там может ухудшаться-то?
ААЗ: Заросла труба, соединяющая нос с барабанной перепонкой. Не заросла, а хрящик, что там растет, ее задавил. Все решается, нужна операция, про которую мне давно сказали, что операцию нужно сделать. Что высокий шанс на успех. Ну я решил, что самолет того не стоит. Так что с тех пор я не летаю. Последние полеты были такие: я экономлю на полете, вместо того чтобы ехать поездом, — сутки, трое суток лежу в больнице. А потом, когда я вылезал из самолета, у меня из уха вылезал шар такой белый, размером с мячик для пинг-понга. Это барабанная перепонка, раздутая изнутри. Оказывается, я действительно избежал того, чтобы она лопнула. Она любит лопаться в этих случаях. Но каким-то образом не случилось.
