Истина существует: Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников - страница 23

— Андрей, — говорит его мама Татьяна Константиновна, — в пятом классе взял с собой в пионерский лагерь англо-русский словарь и его читал там. Читал и выучил.

— Во всяком случае, — продолжает рассказывать В. А. Успенскому Зализняк, — в 1948 году я уже покупал в магазинах Москвы все грамматики всех языков, которые мог купить. У меня масса книг с датами 1947 и 1948 года. Тогда очень много издавалось. Меня интересовали сперва европейские языки. Древние тоже очень скоро стали интересовать: учебник латыни Болдырева у меня, я думаю, тоже 1948 года. Меня интересовал европейский мир. Грамматики и словари. У меня и сейчас набор грамматик и словарей на 70% куплен в те годы.

Я очень быстро установил, что меня не устраивают толстые грамматики, меня устраивают только приложения к словарям. Это было такое отчетливое понимание. Была такая толстая грамматика французского языка на 800 страниц — не пошло. У меня какое-то было ощущение, что не может быть. Не может быть, чтобы было нужно 800 страниц, я же не могу 800 страниц запомнить! И я стал сам себе составлять грамматики и словари. Например, составил себе список из 800 слов — сам сочинил, который заполнял по разным языкам. У меня есть все эти тетрадки, они сохранились. Много языков таким образом заполнил.

ВАУ: 800 слов — ими можно, в принципе, обходиться.

ААЗ: Ха, если б мне нужно было обходиться! Нет, обходиться и меньшим числом можно. Вы понимаете, какие это годы были и какая жизнь? Неужели вы думаете, что у меня была мысль, что я могу с кем-нибудь на языке общаться? Другое дело, что меня и не тянуло к этому.

ВАУ: Хорошо, конечно. Это был список, как 800 марсианских слов. Главные слова языка.

ААЗ: У меня было такое представление, что это ядро, которое показывает, что такое этот язык.

ВАУ: Стол, стул, голова, река, бежать, прыгать…

ААЗ: Совершенно верно, да. Главное — в этом списке не было «здравствуйте». Не было «до свидания». Мне в голову не приходило, что это нужно. Мне в голову не приходило, что такую дрянь нужно зачем-то тоже. Входили названия цветов, животных. Системы, которые закончены, как птицы. Части тела. Так что эта систематизация, система с шестью цветами, продолжалась еще позже.

Я помню, как меня раздражало, что какие-то вещи ускользают, что все расклассифицировать очень трудно. Идеал — чтобы все было окончательно законченными подсистемами, чтоб каждая подсистема внутри себя была окончательно закончена.

Товарищ и коллега Зализняка, знаменитый Игорь Мельчук говорит мне:

— Тихий ужас, что меня спрашивают о нем, а не его обо мне. Это вообще черт знает что! Он же меня сильно моложе! Ну, сильно… На три года все-таки или четыре даже. Это много!

Вы знаете, я с ним познакомился еще до его поступления в университет. Я руководил кружком лингвистики для школьников. И вот он, значит, появился на этом кружке когда-то.

— Это он уже был в последнем классе или еще раньше?

— Ничего не помню! Я даже не могу вспомнить, как он выглядел. Я помню сам факт, что меня поразил такой совершенно невероятный… С одной стороны, он абсолютно нормальный человек: нормально одевался, нормально держался. Он совершенно от мира сего, не как какие-то чудаки. Тем не менее он был не от мира сего при всем этом. И он таким и остался: соединение двух начал, каких-то очень чудных для меня, непонятных. Это его делало немножко, ну, в стороне от меня. Я уж очень от мира сего, а он отчасти только от мира сего.

И.А. Мельчук, около 1956 года

В нем все время, абсолютно всегда чувствовалась его какая-то особенность: есть все мы, а есть Андрей Зализняк.

Елена Викторовна Падучева вспоминает, как она встретилась с ним первый раз:

— У меня был очень любимый учитель литературы в школе. И в девятом классе он принес таблицы такие, афиши — олимпиадные афиши. Первая была олимпиада по языку и литературе.

Шестьдесят шестая аудитория, по-моему. Сидят все, никто никого не видит. Раздали задания, и раздается голос. Там одно из заданий — написать свою биографию на иностранном языке. И кто-то из зала спрашивает: «А можно на двух?» Ему отвечают: «Можно!» А потом, через некоторое время, он спрашивает: «А можно ли на трех?» Я так думаю, что это было мое первое знакомство с Андреем Анатольевичем. Одностороннее.