— Представляю, сколько можно огрести деньжищ, если устроить тут гольф-клуб.
— До наших болванов все никак не дойдет, что их дурачат. Один мой сын ни в какую не хотел продавать свою землю. Вот на него блок и уронили. Убийство это было, понял?
— Вы обращались в полицию?
— Станут они меня слушать. Доказательств-то нет, а полиция с этими заодно.
— А что с землей вашего сына?
— Невестка сразу продала, той же самой компании. На кой, говорит, мне эти пески. Не понимает, дура, что сын за эту землю жизнь отдал.
— А были еще такие, кто не хотел продавать свой участок?
— Тут не один человек голову сложил. И деревенские, и пришлые: как кто погибнет, приходит человек от Накато, сует в утешение пятьсот тысяч иен и говорит: бывает, мол, для вас же стараемся. А попробуй возмутись — сразу за горло берут. В газетах-то ваших об этом не пишут, а у нас в деревне не одна семья слезами умылась.
— И что, погибали те, которые упрямились?
— Всякие. Некоторые из тех, кто продал землю, тоже. И никаких концов не сыщешь. А не будешь держать язык за зубами, следующий черед — твой. Вот все и помалкивают, будто воды в рот набрали. Мне-то что, я старый, сына убили — чего теперь бояться?.. А зачем ты все это выспрашиваешь-то?
— Люди Накато убили мою знакомую.
— Это ту, с фотокарточки?
— Да.
— Нет, такой я здесь не видал. Должно быть, в бетон закатали, да в дамбу сунули. Теперь не сыскать. Смотри, парень, узнают, что ты здесь ходишь, худо тебе будет. Гляди в оба.
— Спасибо за заботу. И вы, отец, берегите себя.
— Я-то ладно. Зачем им такой старый хрен сдался? Они мужики расчетливые.
И Косабуро Тоёхара засмеялся, широко разевая беззубый рот.
1
Довольный неожиданной удачей, Адзисава шагал через пустое поле, когда вдруг перед ним, словно из-под земли, выросли пятеро плечистых парней и обступили его кругом.
— Такэси Адзисава, точно? — хрипло спросил один, с особенно злобной рожей, очевидно, главарь. Адзисава не ответил.
— Все вынюхиваешь? И чего же тебе надо?
— …
— Что, уши заложило?
— …
— Если будешь совать нос в дела Идзаки-сан, убьем.
— А-а, так вы — люди Накато.
— Об Идзаки-сан забудь. Понял? Тоже мне, сыщик нашелся.
— Опасаетесь?
— Ты еще куражиться будешь, дерьмо? Сказано: если хочешь жить, забудь сюда дорогу.
— Как это «забудь»? Я выполняю свою работу. Если бы все у вас было чисто, вы не стали бы меня запугивать.
— Я вижу, слова до тебя не доходят. Ладно, может, по-другому тебе будет понятней, — зловеще улыбнулся главарь и слегка мотнул головой. Остальные с угрожающим видом сомкнули кольцо.
— Это вы зря, — промолвил Адзисава, отступив на шаг.
— Будешь совать нос в чужие дела, сука? Или поучить тебя как следует?
— Не суйтесь. Прибью, — спокойно произнес Адзисава. Весь его облик неуловимым образом переменился. Если до этого момента он напоминал мышь, окруженную стаей котов, то теперь вдруг обернулся крупным зверем, с клыками и когтями поопаснее, чем у кошачьего племени.
Столь разительная перемена не могла остаться незамеченной для бандитов, но слишком велико было оскорбление: никогда еще ни один человек не осмеливался так разговаривать с ними, членами могущественного клана Накато!
— Что?! — взревели они. — «Прибью»? Он что, псих?
— Остыньте. Вам же будет хуже, — все так же спокойно, почти лениво проговорил Адзисава, но тело его подобралось, словно стальная пружина. Такой угрозой вдруг дохнуло от этой фигуры, что пятеро молодчиков даже растерялись. Они были людьми бывалыми и сразу поняли: этот человек не блефует, перед ними настоящий профессионал. Под мирным обликом травоядного скрывался опасный хищник. Ни один из пятерых не решался подступить ближе.
Но тут издалека донесся звонкий детский крик. Какая-то девочка звала маму… Адзисава вздрогнул — ему послышался голос Ёрико. Померещилось, что это она кричит ему. И сжатая пружина ослабла, руки опустились. Перед бандитами опять стояло беззащитное травоядное. Те воспрянули духом.
— А ну, ребята! — дал команду главарь, и все пятеро разом бросились на Адзисаву. Он не пытался сопротивляться и молча сносил градом сыпавшиеся удары. Пораженные такой реакцией, гангстеры даже ослабили свой натиск. Они еще немного попинали ногами лежащее тело, все вымазанное кровью и грязью, и главарь бросил: