— Странно? Почему странно?
— Я ведь окликнул его, а он даже не обернулся. У него было такое свирепое лицо, когда он заталкивал Наруаки в машину. Уж не собирается ли он сам расправиться с парнем?
— Очень возможно. Ведь Адзисава ненавидит его лютой ненавистью. Нельзя допустить самосуд! Он вам ничего не ответил, когда вы его окликнули?
«Если Адзисава прикончит мальчишку, все пропало, — лихорадочно думал Китано. — Мне его будет уже не достать».
— Нет, мне он ничего не ответил. Но я расслышал, как он обещал угостить Наруаки какими-то баклажанами.
— Баклажанами? Я правильно вас понял?
— Да, по-моему, он сказал именно так. Понимаете, я стоял на некотором расстоянии…
— Теплица! — воскликнул Китано.
— Что, простите?
— Я понял, куда поехал Адзисава. Спасибо за звонок. Немедленно отправляюсь туда, чтобы помешать расправе.
Уракава начал что-то спрашивать, но инспектор бросил трубку. Он знал от профессора Сакаты из агротехнического института о «виниловой теплице, расположенной неподалеку от того места, где запускают фейерверки». Где именно она находится, Китано не выяснял, но сфера поиска была достаточна узка.
Он во что бы то ни стало должен успеть! Иначе все труды, все долгие месяцы ожидания пропадут даром, на Адзисаву наложит лапу местная полиция. Что угодно, только не это!
«Да-да, это может пригодиться», — пробормотал инспектор, весь трясясь от возбуждения. Он прихватил с собой «вещественное доказательство», которое давно держал при себе, — тот самый топор из поселка Фудо. Должно быть, в этот момент Китано уже не вполне отдавал себе отчет в своих действиях.
Он поймал такси и велел водителю отвезти его на Новое Поле. В городе творилось нечто невообразимое — повсюду с включенными сиренами носились полицейские автомобили. Китано понял: Адзисава где-то «засветился». Теперь он, должно быть, мечется, как попавшая в мышеловку мышь. Или уже схвачен?
— Нет, я передумал, — сказал инспектор шоферу. — Поехали за патрульными машинами.
2
— Вылезай.
Спортивный автомобиль стоял возле крытой винилом теплицы. Адзисава подтолкнул в бок Наруаки, который после бесплодной попытки «Бешеных псов» выручить своего вожака сидел в тупом оцепенении. Из свинцовых туч на землю, медленно кружась, сыпались снежинки — первый в этом году снег.
Наруаки неловко, словно пьяный, выбрался из машины. У него дрожали колени, сердце чуть не выскакивало из груди.
— Что ты со мной сделаешь? — клацая зубами, спросил он.
— Марш в теплицу.
— Прости меня. Я больше не буду.
— Марш, я сказал!
Адзисава не угрожал парню оружием, но в этом и не было необходимости — все его тело словно налилось сталью, превратилось в мощный таран, способный снести все на своем пути. Наруаки попятился внутрь теплицы.
— Хорошо, стой тут. Теперь сорви баклажан.
— А?
— Рви, я сказал.
Наруаки послушно сорвал один из плодов.
— А теперь жри.
— Что?!
— Я же говорил, что угощу тебя на славу. Вот и жри. Ну!
Юный отпрыск Ооба испуганно сунул в рот сырой баклажан, прожевал его и проглотил.
— Теперь следующий.
— Я больше не могу! — всхлипнул Наруаки. Безвкусный, отдававший травой баклажан комом стоял у него в горле.
— Жри!!! — угрожающе гаркнул Адзисава, и Наруаки в ужасе рванул со стебля следующий плод и, давясь, запихнул его в рот.
— Еще, — безжалостно приказал Адзисава.
— Я не могу! Правда, не могу! Я их не ем никогда! — Парень уже плакал навзрыд.
— Ты сожрешь все баклажаны, сколько тут есть.
— Нет! Это невозможно!
— Таким же точно баклажаном ты истязал Томоко, а потом убил ее. Чтобы искупить свою вину, ты запихнешь в себя все баклажаны, которые здесь растут.
— Ну прости меня, прости! Да, я виноват, но я что хочешь для тебя сделаю! Я тебе дам денег, хочешь? Папа выложит тебе за меня любую сумму! А хочешь хорошую работу? А? Скажи!
— Больше тебе нечего мне предложить?
— Папа сделает тебя директором фирмы! Нет, владельцем! Ты же знаешь, в Хасиро все принадлежит нам! Отпусти меня, и, клянусь, тебе никто не станет мстить.
— Ладно, давай лопай.
Наруаки понял, что этого человека ему не подкупить и не улестить. Рыдая, он съел еще четыре баклажана. На пятом его вырвало.
