— Есть все-таки бог на свете, а? Ведь погода, как по заказу.
Фермер взмахнул синим флажком и комбайны захлопали и застрекотали.
Пшеница была очень густая — центнеров по пятьдесят с гектара. СК-4 не очень приспособлен к уборке таких хлебов. Бусыгин повел свой СК-4 спокойно, без рывков, и у самого на душе было спокойно. Может быть, из-за солнышка, потому что не было надоевшей мокряди.
Бусыгин смотрел по сторонам. Впереди него — шведский «Болиндер».
Сзади СК-4 шел фермер. И вовсе не шел, а почти полз по жнивью и все время как бы черпал руками землю. Бусыгин понял: проверяет фермер чистоту работы комбайна. Хозяин, ему каждое зерно дорого. Да и ошибиться боится в выборе комбайна.
А невдалеке стояли длинной шеренгой фермеры, механики, представители фирм, батраки: все следили за соревнованием.
На овсяное поле раньше всех вышел все тот же «Болиндер». Но по овсу СК-4 пошел веселее и увереннее. Бусыгин первым закончил уборку на выделенной ему делянке и устало сошел с комбайна.
Навстречу ему бежали какие-то люди.
Николай Александрович сказал Иночкину:
— Все, я свое дело сделал. А с ними балакать вам, Владимир Михайлович. Я языка не знаю.
Вечером вместе с Иночкиным поехал в торгпредство. Ежов благодарит, пожимает руку, а потом говорит Бусыгину:
— Уж выручать — так до конца! Придется съездить к одному фермеру.
— А ехать куда?
— В Бельгию.
— Один или с Иночкиным?
— Конечно, с Иночкиным.
— Ладно. Поехали в Бельгию.
Ехали на машине, которую вел Иночкин. Мчались по мокрым дорогам, мимо аккуратных домиков. Привыкли к механическому миганию на перекрестках светофоров, сдерживающих, а затем сразу выпускающих скопище автомашин.
Приехали к фермеру.
Богато живет: тракторы, комбайны, много других машин, сытые крепкие лошади, породистые коровы.
Фермер купил наш СК-4, и что-то не заладилось. Хозяин фермы нервничает: дорог каждый час уборочной страды, а здесь — заминка.
Около фермера крутится сынишка лет четырнадцати — коренастый, со злыми глазами, тоже что-то покрикивает.
Бусыгин вместе с Иночкиным осмотрели комбайн. Ничего особенного: просто неумело обращаются с машиной. Николай Александрович покопался в машине с полчаса, потом посадил рядом с собой парнишку и выехал в поле. За ним выехала автомашина!
Хлеб был сыроватый, но машина шла хорошо: ровно, ритмично, уверенно.
И опять смотрит Николай Александрович, как хозяин ползает вслед за комбайном, как жадно всматривается в землю, зачерпнутую ладонями: нет ли потерь. Ладно, пусть смотрит, пусть поползает, не похудеет.
Бусыгин слез с комбайна, снял комбинезон, умылся.
Хозяин пригласил пообедать. Вид у него виноватый. О машине никаких разговоров. Говорят о погоде, о ценах на хлеб, бешеной конкуренции.
— Если мне с одного гектара собирать меньше пятидесяти центнеров зерна, — говорит фермер, — разорюсь. Надо тянуться…
У сынишки фермера глаза подобрели. Он что-то быстро-быстро говорит отцу.
— Что он там лопочет? — спрашивает Бусыгин. Иночкин отвечает по-русски:
— Парнишка сказал: «В школе нам твердят, что русские бедные, ленивые, а этот дядя так здорово умеет работать».
Бусыгин засмеялся. Подумал: сколько же еще небылиц о нас плетут, и как важно опровергать их делом!
Бусыгин возвращался с завода домой, в свой тихий переулок, носящий бог весть почему воинственное название — Артиллерийский. Он очень любит эти минуты: идешь по широким улицам и тополиным аллеям, зорко всматриваешься в жизнь хорошо знакомого Тракторозаводского района. Новый дом или магазин, даже новая клумба цветов у Детского парка — все примечает глаз. Все здесь — свое, родное…
И еще любит Бусыгин эти минуты возвращения домой потому, что можно спокойно обдумать прожитый рабочий день, поразмыслить над тем, что удалось сделать, а что еще остается додумать, доделать; где-то в мыслях и доспорить с кем-то или убедить кого-то…
В тот тихий теплый июльский день он, как обычно, возвращался с работы и весь был поглощен одной мыслью: «А что же, собственно, произошло сегодня в его жизни особенное и волнующее, не дающее ему покоя? Какую новую грань придется ему переступить». Вспомнил он все до мелочей, все по порядку.
