— Игра! — Первей потянул к себе тяжёлое блюдо.
— Нет! — похоже, бритоголовый не умел проигрывать. — Ганс, наш сундук!
— Но, святой отец…
— Я сказал!
Монах извлёк из сундучка толстую кипу пергаментов.
— Это индульгенции, сын мой, всё, что осталось. Отпущение грехов ныне, и присно…
— Святой отец, ну зачем мне брать чужие грехи? — улыбнулся рыцарь.
— Не пренебрегай, сын мой, ибо к ним приложил руку свою сам Папа! — глаза торговца индульгенциями опасно блестели.
— Ну что ж… — сдался под таким напором Первей. — Играем!
Фигура на столе росла, шум за спиной, наоборот, стихал с каждым ударом костяшки. Зеваки затаили дыхание.
— Нет хода!
Монахи выложили оставшиеся костяшки. Бритоголовый вперил взгляд в единственную фишку, зажатую в руке рыцаря. Первей улыбнулся и тихонько, без стука выложил — «пусто-пусто»
— Рад был познакомиться с вами, святой отец.
— Нет, постой… погоди… как же так… — святой отец безумно блуждал глазами. Рыцарь встал, ссыпал выигранные монеты в кошели, плотно завязал. Прикинул в руке толстую пачку индульгенций.
— В знак уважения к святой церкви нашей, позволь пожертвовать это на нужды её, святой отец! — Первей веером рассыпал пергаменты на столе.
— Да благословит тебя Всевышний! — губы бритоголового прыгали.
«Какое расточительство, слушай…»
«Не придуривайся. Как ты намерен их реализовать?»
* * *
Подковы звонко цокали по булыжной мостовой, сработанной на немецкий манер. И застройка здесь тоже была немецкая — вместо бревенчатых изб и теремов, или белёных мазанок за плетнями сплошная стена из домов, прилепившихся друг к другу, с высокими острыми кровлями из черепицы и перекрестьями фахверков на фасадах. Да, город Щетин давно уже утратил славянские черты, превратившись в немецкий Штетин.
Неяркая вывеска — змея, обвившая чашу — висела на крюке, давая понять, что здесь находится зелейная лавка, которую учёные монахи-католики именовали «аптека». Первей огляделся — да, всё точно. Это здесь…
Внутри заведения было сумрачно и прохладно, на стенах висели связки сушёных крыльев летучих мышей и прочие столь же приятные на вид ингредиенты. Над аптекарской же стойкой было подвешено к потолку чучело отвратительного чудовища — крокодила, кои, по рассказам бывалых людей, водятся в далёкой Индии и прочих жарких странах. Первей усмехнулся. Судя по всему, эти немцы отчаянный народ, раз вместо ворожей-травниц вверяют своё здоровье столь сомнительным заведениям.
— Чем могу служить, герр рыцарь? — неслышно возник за стойкой маленький человечек с бритым лицом и умными, цепкими глазами.
— Меня просили передать вам привет, мастер Шварц, — улыбнулся Первей. — Сапиенти сат.
Глаза аптекаря сделались ещё более умными и гораздо более цепкими.
— Слушаю вас внимательно, герр рыцарь.
— Мне нужна «тёмная свеча». Та самая.
Аптекарь помедлил.
— Это будет стоить…
— Я знаю.
— Хорошо, герр рыцарь.
Немец нырнул куда-то в недра заведения и через пару минут вернулся со свёртком.
— Герр рыцарь знает, как ей пользоваться?
— Да, мастер Шварц.
— Учтите, она выносит только свет звёзд, и никакой другой. И не выносит жара.
— Я знаю, почтенный, — чуть улыбнулся Первей.
Расплатившись с аптекарем, он сунул свёрток за пазуху и вышел. Конечно, алхимикам так и не удалось открыть секрет превращения свинца в золото, и философский камень они так и не нашли. Зато наизобретали массу любопытнейших вещей, начиная от сулемы и пороха и кончая вот этой «свечой». Если подложить её в пороховой погреб, скажем, большого корабля, отправляющегося в плавание — разумеется, делать это нужно в полной темноте — то можно быть уверенным, что корабль назад не вернётся. Рано или поздно кто-нибудь откроет люк погреба ясным днём, а свечка эта выносит только свет звёзд. И никакой другой…
«Куда теперь, Родная моя?»
«Вперёд, мой рыцарь! Ну то есть назад…»
* * *
Город выглядел столь идиллически-мирно, что невозможно было представить, будто бы тут могут твориться какие-либо чёрные дела. В отличие от Щетина, превращённого в немецкий Штетин, Познань пока сохранила и древнее название, и яблони за заборами. Правда, яблонь уже оставалось не слишком много…
