Купец отхлебнул из высокого стакана глинтвейн. Понравился купчине напиток…
— Ничего, коли спрошу — куда дальше путь проложишь, Первей Северинович? Ежели не тайна, конечно.
— Не тайна, Савелий Петрович. Я ведь на службе у датского посланника состою. Негоже службу бросать без разговору с хозяином. Так что надо бы нам свидеться, а там посмотрим.
— Так в Новгороде твой датчанин. Так что за море плыть не надобно.
Рыцарь только головой покрутил. Надо же, как попёрло, везёт и везёт без передыху. Уже тут. Не утерпел, значит, их сиятельство…
«Родная, мне аж тревожно, ей-ей… Не привык я к сугубой везухе…»
Короткий смешок.
«Заслужил потому что. И вообще, ты заметил — не тебе одному везёт, а всем, кто тебя окружает. Ты перестал нести печать Зла… хотя и до подлинного Воина Света не дорос, правда»
Да, всё устроилось как нельзя кстати. Сын купца, Борис Савельевич, живёт-поживает с молодой женой, вырученной у того перса. А ведь сейчас она уже, наверное, плыла бы вниз по Волге, в грязном трюме, среди таких же рабов и рабынь. А может, вот в этот момент её ощупывал бы покупатель…
Сразу после прибытия в Новгород Патрик обвенчался с Василисой по православному обряду — невеста настаивала на этом. Ирландец не возражал — парень находился в таком состоянии, что, пожалуй, дал бы сделать себе обрезание, если бы невеста этого захотела. Свадьба состоялась на подворье у всё того же купца Савелия, причём удалось даже доставить отца Василисы, бедного рыбака из бедной деревушки на берегу Селигера. Мужик уехал домой на подаренном коне, обласканный и довольный, что так счастливо устроил дочь — дома у Василисы оказались ещё три сестры. Оставалось только решить, как и когда Патрик отправится на родину.
И ещё одно дело висело на шее у рыцаря.
— Савелий Петрович, подскажи, кто таков Никита Горохов? Лавка его в Мясном ряду где-то…
Купец отставил стакан.
— Худого про него сказать нечего, а и хорошего тоже. Скрытный человек, тёмный.
— Всякие люди на свете живут.
Савелий Петрович почесал в бороде.
— Воля твоя, Первей Северинович. Только, ежели пойдёшь, взял бы кого с собой-то, да хоть Патрика своего. И кольчуга не помешает, право…
* * *
— … Можете не сомневаться, ваше сиятельство. Колдун по прозванию Кощей умер. Вашу книгу передать некому.
Датчанин ходил из угла в угол, нервно сплетая пальцы.
— Почему вы решили, что это книга?
— Ваше сиятельство, если вам хотелось сохранить это в тайне, следовало упаковать её в деревянный ящик.
Посол нервно рассмеялся.
— Да, вы нахал, я уже в курсе… А что это за бутыль?
— То, что вы хотели, ваше сиятельство. Эликсир бессмертия.
Если бы в их сиятельство ударила молния, эффект был бы тот же.
— Вы… Вы…
— Не удивляйтесь, ваше сиятельство. Мне удалось повидать колдуна перед смертью, но помочь ему я был не в силах. По-моему, как раз эта дрянь и погубила его.
Первей приврал самую малость.
— Вы страшный человек, господин Перуэй, — нервно хохотнул датчанин. Слово «господин» он опять произнёс по-русски, хотя весь разговор шёл по-немецки.
— Для вас лично и Датского королевства я не представляю ни малейшей опасности, ваше сиятельство, — в лице рыцаря не дрогнул ни единый мускул.
Датчанин покрутил головой, расстегнул воротник. Жарко…
— Даже не знаю, что сказать… Нет, я в восторге от вашей предприимчивости, но…
— Ваше сиятельство, не думаю, что вы испытываете нужду в слугах, которые умеют только кланяться.
Посол рассмеялся.
— Нет, ваше нахальство безгранично, как и ваша ловкость. И тем не менее вы опять правы, герр Перуэй, правы на все сто. Я доволен вами, и награда не замедлит явиться. Так вы уверены, что это тот самый… легендарный эликсир?
Первей усмехнулся.
— Я не могу отвечать за слова этого Кощея, ваше сиятельство. Но по-моему, он не врал.
— И тем не менее умер.
— Да, ваше сиятельство. Этот эликсир не спасает от смерти как таковой. Он лишь предохраняет от естественной смерти.
— То есть?
— Ваше сиятельство… Человек не всегда умирает от старости. Гораздо чаще он умирает от других причин — верёвки, меча, яда или просто от голода и холода. Наконец, человек может утонуть или сгореть заживо. Во всех этих случаях эликсир бесполезен.
