Отец опечалился – из семьи уходил работник. Отец выслушал увещевания. Отец возгордился – его сын далеко пойдет! Но вряд ли он мог предвидеть, насколько далеко…
Когда встал вопрос – продолжить образование в монастыре или поступить в реальное училище в большом и шумном городе Верхнеудинске? – мальчик неожиданно для наставников выбрал светское образование на скудном казенном коште. Выяснилось, что, оставаясь в душе буддистом, он вовсе не хочет становиться ламой, во всяком случае, не сейчас. Когда-нибудь потом – может быть.
Вряд ли Елбон сознавал, что просто-напросто желает прожить интересную жизнь. Если учиться, то всему. Если путешествовать, то не только в Лхасу. Но упорство в достижении цели он приложил недюжинное.
Барышни его не очень интересовали; он же не интересовал их совершенно. Во-первых, нищ. Во-вторых, далеко не красавец. В этом перерождении неумолимая карма послала Елбону невыгодную внешность: широкий нос, толстые губы и почему-то курчавые волосы, столь редкие среди его народа. В-третьих, парень, похоже, не от мира сего.
В девятнадцать лет на деньги, заработанные репетиторством, он прямиком отправился в Санкт-Петербург, имея в уме программу-минимум – осмотреть блистательную столицу и программу-максимум – поступить в университет. Догадывался ли он о том, что его знаний для поступления совершенно недостаточно, не суть важно, ибо стен университета он все равно не увидел. Помешали бедность и, как ни странно, религия. А вышло так.
Облаченный в некое подобие рабочей одежды мастерового, украшенной национальными бурятскими мотивами, имея за спиной холщовый мешок с харчами и книгами, и уже потому подозрительный, Елбон едва ступил на превеликую площадь перед Николаевским вокзалом, как увидел зеленую гусеницу, ползущую по брусчатке проезжей части. Как видно, насекомое, несомненно служащее временным пристанищем чьей-то бессмертной души, упало с кроны ближайшего дерева и никак не могло найти дорогу обратно. Любой экипаж, коих вокруг сновало предостаточно, мог раздавить несчастное существо, любая лошадь могла его растоптать, любой дворник мог погубить его своей жесткой метлой. Движимый благочестием Елбон шагнул за поребрик, нагнулся, осторожно взял гусеницу в руки и посадил ее на ветку. Сейчас же в опасной близости послышалось истошное «тпр-ру-у!», что-то сильно толкнуло его в спину, и Елбон упал. А когда поднялся, увидел лошадь, извозчика и, главное, сердитого городового. Стрелки его усов показывали без десяти минут два.
– Что тут деется? – грозно вопросил он, переводя суровый взгляд с испуганного извозчика на невозмутимого Елбона и обратно. – Это кто вам позволил? Почему?
– Так что, ваше благородие, вот он попал под лошадь, – доложил испуганный извозчик. – Я вон энтак еду, а он шасть под копыта! Я давай осаживать, так ведь, ваше благородие, лошадка моя молодая, норовистая, ну и налети на него несильно…
– Разберемся, – многообещающе посулил городовой и обратился к потерпевшему: – Ты кто таков?
– Топчи-Буржуев, – представился блюстителю порядка Елбон, лучезарно улыбаясь и прижимая руки к сердцу.
– Тебя, что ли? – усомнился представитель власти, неверно истолковав жест. – Ты же вроде не из этих…
Елбон не понял и громко назвался вновь.
– А, да ты никак агитатор! – «прозрел» страж и что было сил заверещал в свисток. На трель, грохоча сапожищами, сбежались какие-то грубые люди и поволокли Елбона в участок. Туда же с великой опаской доставили мешок с харчами и книгами – а ну как там бомба?.. И хотя полицейский офицер оказался умным человеком, за какой-нибудь час разобравшись в деле до тонкостей, Елбона не выпустили. Сколько тебе годков, паря? Девятнадцать уже стукнуло? Ну, значит, призывной возраст. Нам дана команда – задерживать уклоняющихся. Словом, попал ты. Куда, спрашиваешь? В ощип, конечно. Ха-ха. Абитуриент? О, да ты и такие слова знаешь! Все равно не имеет значения. Не студент ведь! А что инородец, так нынче на это не смотрят. Недобор, понял? И привет. Иди-ка послужи Царю и Отечеству…
Нельзя сказать, чтобы Елбона устраивал такой расклад. В действиях полицейского офицера он заподозрил произвол и беззаконие, однако не знал, куда пойти и кому пожаловаться. Да и пойти куда-либо оказалось невозможно – из полицейского участка призывника мигом доставили на сборный пункт, где остригли наголо и выдали обмундирование третьего срока носки. Новое место оказалось не казармой, а флотским экипажем. Значит, шесть лет службы, а не пять, как в армии…
