Глаза ее были полны слез.
— Нет, — сказал он. — Совсем нет.
Она, улыбаясь, ломала руки, словно в отчаянии, но в то же время и с удовольствием, и чувство радости нарастало, бросая вызов тяжелому бремени горя.
— Во всяком случае, у меня есть парень. Это тот, что играет на альте в нашем оркестре. Он милый. Я думаю, он прекрасный. Его зовут Стивен. — Она подняла руки и вытерла слезы. — Правда ведь, смешно? Моя жизнь удивительна. — Она усмехнулась и обеими руками закрыла лицо; плечи ее вздрагивали.
Он молча похлопал ее по руке.
— Я рассказала вам все, — заговорила она снова, когда смогла говорить, — потому что вы были так добры ко мне. Я не хотела…
— Все в порядке, — сказал он. — А знаете, ведь все добрые.
— Я знаю, — сказала она и вдруг рассмеялась сквозь слезы. — Это действительно так, правда! Вот и мой дядя Чарли говорит так же. Он живет с нами. Он старший брат моей мамы. Он говорит, что в предании о Ноевом ковчеге самое интересное то, что все звери там были перепуганные и глупые.
Нимрам рассмеялся.
— Он, правда, замечательный, — сказала она. — Только вот все время кашляет. Он умирает от эмфиземы легких, но попробуй скажи ему, что нужно бросить курить трубку или пойти к врачу, он прямо на стенку лезет. Он страшно не любит тратить деньги, но притворяется, что ненавидит докторов. Стоит лишь словом обмолвиться, как он поднимает крик: «Лживые пророки! Спекулянты! Пилюлетолкатели! Гады ползучие!» Он, правда, ужасно кричит. Мой папа говорит, что его нужно привязать во дворе вместо сторожевого пса.
Она снова засмеялась.
У Нимрама заложило уши. Начинался длинный спуск. Помолчав, он сказал:
— Я ведь тоже был не совсем честен с вами. Я не занимаюсь бизнесом.
Она посмотрела на него с ребячески жадным любопытством.
— Я дирижер симфонического оркестра.
— Правда? — спросила она, нахмурившись, и внимательно на него посмотрела, точно проверяя, не лжет ли он. — А как вас зовут?
— Бенджамин Нимрам, — сказал он.
Она явно была смущена. Сощурив глаза и порывшись в памяти, она сказала:
— Думаю, что я слышала о вас.
— Sic transit gloria mundi[6].— Он горько усмехнулся.
Она улыбнулась и, откинув волосы, сказала:
— Я знаю, что это значит.
На табло засветилась надпись: «Не курить». Далеко под ними ярко сияла огнями земля.
В фойе аэропорта О’Хара он сразу заметил свою жену (не видя его, она неподвижно стояла в толпе и улыбалась) в пальто и берете темно-красного, почти черного цвета. Она застыла, точно образ старинной картины. Он поспешил к ней. Теперь и она увидела его и, взмахнув рукой, чтобы помахать ему, разом разрушила видение, вернув себя в свое время, и легко пошла к нему навстречу. Он снял темные очки и сложил их.
— Бен! — воскликнула она, и они обнялись. — Милый, ты ужасно выглядишь! — Она отпрянула, чтобы лучше рассмотреть его, затем обняла снова. — По телевидению говорили, что в Лос-Анджелесе была такая гроза, каких еще не бывало! Я прямо заболела от страха!
— Ну, ну, — сказал он, чуть задерживая ее в объятиях. — Как папа, как мама?
— Как летели? — спросила она. — Держу пари, жутко! А человек с псарни заберет Трикси?
Он подхватил ее, и они пошли в ногу, широким шагом направляясь к аэровокзалу.
— С Трикси — все прекрасно, полет был прекрасный, все прекрасно, — сказал он.
Она лукаво наклонила голову:
— Ты не пьян, Бенджамин?
Переговариваясь на ходу, они шли к выходу, обгоняя двух стариков с палками.
— Я встретил девушку, — сказал он.
Она заглянула ему в глаза.
— Хорошенькую? — спросила, смеясь и поддразнивая его, но сама вся напряглась, точно ястреб. А почему бы и нет? Он был дважды женат до того, как они встретились, и они так же не похожи друг на друга, как день и ночь. И почему она должна верить в его верность? Подозрение, возникшее было в нем, что девушка может быть дочерью Арлин, снова кольнуло его. Он знал, что рано или поздно он не удержится и спросит ее об этом, но не сейчас. «Перепуганные и глупые», — подумал он, вспоминая, и в углу рта вновь появилась привычная морщинка. Он представил себе Ноев ковчег — глухая и слепая громадина, осторожно, со страхом ползущая к горе Арарат.
