— Все в порядке, — сказал он. — Успокойтесь, все отлично.
— Ерунда какая-то, — сказала она, встряхнув головой снова, да так сильно, что мягкие волосы ее разлетелись. Она отодвинулась от него и потерла глаза руками. — Престранный сон, — опуская руки, сказала она и посмотрела в окно, чуть скосив глаза и пытаясь вспомнить, что же ей снилось. Он уже ясно видел, что первое его впечатление было ошибочным: никакого кошмара не было. — Мне приснилось, что я в каком-то вроде бы старом, противном подвале, там полно каких-то зверей, когда я попыталась открыть дверь… — Она остановилась и посмотрела вокруг, не слышит ли кто-нибудь еще. Но все спали. Она взглянула на него, сомневаясь, захочет ли он ее слушать. Он наклонился к ней с интересом, ожидая, что же дальше. Немного поколебавшись, она продолжала — Когда я попыталась открыть дверь, ее круглая ручка выскользнула у меня из рук. Я стала скрестись в дверь и каким-то образом… — Она нахмурилась, вспоминая — Не знаю как, но дверь вдруг распахнулась, и я обнаружила, что там, где должен быть выход, была… там была огромная комната. И в ней — все игрушки и куклы, которыми я когда-то играла, но которые потерялись или поломались, все совершенно новые.
— Интересный сон, — сказал он, глядя поверх ее глаз, и затем, чувствуя, что надо сказать еще что-то, добавил — Сны — странная вещь.
— Я знаю, — кивнула она и быстро спросила — А который час, вы не знаете? Еще далеко до Чикаго?
— Еще два часа. На моих часах…
И прежде, чем он закончил фразу, прервала его:
— Да, верно. Я и забыла. — Поежившись, она спросила — Здесь холодно?
— Похолодало, — сказал он.
— Слава богу! — Она посмотрела мимо него в окно, и внезапно лицо ее просветлело — А там теперь хорошо, по крайней мере молний не видно.
Мотнув головой, она отбросила назад волосы.
— Гроза осталась позади, — сказал он. — Я вижу, вы больше не боитесь.
— Вы ошибаетесь, — она улыбнулась. — Но сейчас, конечно, уже лучше. И все же я еще молюсь.
— Это хорошо, — сказал он.
Искоса посмотрев на него, она неуверенно улыбнулась и затем, глядя прямо перед собой, сказала:
— Многие не верят в молитвы и всякое такое. Из-за них и сама чувствуешь себя дурой. Все равно как, например, мальчик хочет играть на скрипке, а не на трубе или ударных. В нашем школьном оркестре вся струнная группа из девочек, кроме одного бедного мальчишки, который играет на альте. — Помолчав, она снова взглянула на него и улыбнулась. — Ведь это же странно, что я говорю вам все, что приходит мне в голову.
— Да нет, почему же?
Она пожала плечами.
— Вот кто говорит, что бог есть, кто — нет, и все правы, а им не веришь. Я сама не знаю, есть бог или нет, но когда мне страшно, я молюсь.
— Это как в старой шутке, — начал он.
Но она прервала его:
— Вы любите музыку — классическую, я имею в виду?
Нимрам нахмурился:
— О, иногда.
— А кто ваш любимый композитор?
Сначала ему показалось, что, возможно, это Макхаут.
— Бетховен, — сказал он.
И, видимо, попал в точку.
— А кто ваш любимый дирижер?
Он притворился, что размышляет.
— Мой — Сёйдзи Одзава, — сказала она.
Нимрам кивнул, поджав губы:
— Я слышал, он хороший дирижер.
Она снова тряхнула головой, откидывая волосы, которые лезли ей в глаза.
— Угу, — сказала она. Какая-то новая мысль завладела ею, лицо ее вытянулось, стало серьезным. Сложив руки, она посмотрела на них и затем неожиданно с усилием вскинула глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. — Я вас чуть-чуть обманула, — сказала она.
Он поднял брови.
— У меня ведь есть парень. — И быстро, как бы боясь, что он может спросить его имя, сказала — Вы знаете, когда встречаешь нового человека, хочется казаться интересней, чем ты есть, ну… — Она снова стала разглядывать свои сложенные руки, и он видел, что она заставляет себя говорить — Я выбрала этот трагический путь.
Он сидел очень прямо, напряженно ожидая, что за этим последует, вот-вот готовый усмехнуться.
Она промямлила что-то и, когда он к ней наклонился, повысила голос, все еще не глядя на него, ее было еле слышно, даже сейчас:
— Я то, что они называют «временная», но я думаю — это неважно, понимаете? Это как бы… Мне становится страшно, и я плачу, только когда говорю себе: скоро я… — Он видел, что это правда; если б она закончила фразу, она бы расплакалась. Коротко вздохнув, она продолжала — Если бы наш самолет разбился, для меня это было бы почти что то же, просто немного раньше, а так — никакой разницы, если мы и погибнем от этих молний или еще что-то… — Теперь она на мгновение подняла на него глаза — Я, как всегда, несу чушь.
