Я стала представлять себе, как буду искать новую работу и, если карьера в этой области для меня будет закрыта, мне снова, как в былые годы, придется работать официанткой. Пофантазировав так некоторое время, я пришла к выводу, что, несмотря на потерю прежнего положения и доходов, я все же смогу прокормить себя. Это помогло мне расслабиться. Я вспомнила, что, помимо всего прочего, я еще и друг, сестра, жена, тетя, наставник молодежи и все эти обязанности тоже важны. В общем, я нашла в жизни много интересных вещей помимо работы. И знаете, это даже помогло мне подойти к ней более творчески. Поскольку я уже не боялась потерять работу, то стала откровеннее и легче шла на риск, который потом оказывался оправдан».
Разумеется, Лина не одинока в своих трудностях. У многих из нас работа отнимает столько времени и сил, что мы забываем про все радости жизни, — и, как оказывается, совершенно напрасно. По примеру Лины, я советую таким людям постоянно вспоминать про то, что находится за пределами наших рабочих обязанностей, чтобы наша жизнь не закончилась вместе с работой в тот момент, когда мы ее вдруг потеряем.
***
Может быть, кто-то считает, что преподаватели университетов или члены Верховного суда Соединенных Штатов гарантированно защищены от потери работы, но на самом деле трудоустройство этих людей висит на волоске. А вот Далай Лама не только знает, что будет Далай Ламой пожизненно, — он знает, что будет им и во всех других бесчисленных жизнях. Вот это действительно прочное положение!
Но несмотря на то, что Далай Лама является духовным лидером, вождем тибетского народа и лауреатом Нобелевской премии, из бесед с ним я осознал: прежде всего он считает себя «простым буддийским монахом». За годы общения с ним я понял, что он обладает истинным смирением и не попал в силки тщеславия под влиянием всех своих званий и наград, громкого титула Далай Ламы. Он по-прежнему остается обычным монахом.
Поскольку никем иным он себя не мыслит, я решил спросить его, как бы он отреагировал, если бы ему пришлось оставить «должность» буддийского монаха. Конечно, это лишь теоретическое предположение — в реальности такого произойти не могло. Но поскольку мы постоянно подшучивали друг над другом, я позволил себе очередную шутку.
— Вы много раз говорили, что в первую очередь видите себя не Далай Ламой, а просто монахом.
— Верно, — кивнул Далай Лама.
— Чисто теоретически представьте себе, что вы потеряли возможность быть монахом. Вы по-прежнему совершаете ежедневные медитации и занимаетесь духовными практиками, ведете простой образ жизни, но уже не имеете права носить монашеские одежды, совершать монашеские обряды и жить в монастырской общине. Чтобы зарабатывать на жизнь, вам приходится заниматься чем-то другим. Смогли бы вы приспособиться к таким обстоятельствам? Какую работу вы хотели бы при этом выполнять?
Зная нелепость такого предположения, я уже готовился к тому, что Далай Лама назовет мой вопрос глупым и абсурдным. Но, к моему удивлению, он воспринял его совершенно серьезно. Выражение его лица было необычно сосредоточенным. Он задумчиво кивнул головой и ответил так:
— Совсем недавно я читал тибетский текст, написанный великим буддийским мыслителем начала XX века. Мыслитель давал советы своим ученикам. «Очень важно, — говорил он, — понимать истинную суть духовности». Он писал, что, поняв истинную суть буддийских практик, ученики перестанут быть в плену у внешних обрядов — чтения мантр, хождения по кругу, простирания и т. д. Конечно, это тоже часть буддийской религии, но не ее суть. Суть буддийской религии в том, чтобы духовной тренировкой ума вызвать внутренние изменения в человеке. Этим можно заниматься и не соблюдая внешних обрядов.
Далее автор текста советовал наиболее способным ученикам, стремящимся к высотам духа, уединиться и жить отшельниками в глуши. Он много цитировал так называемые «Песни опыта», написанные Миларепой. Когда я прочел их, то был очень тронут некоторыми отрывками. Особенно меня потрясли слова о том, что «следует жить в труднодоступных местах, жить с одной мыслью — мыслью о медитации...» и т. д. Прочитав завещание мыслителя, я вспомнил, что в молодые годы меня привлекала жизнь отшельника, я хотел жить, по тибетскому выражению, «уйдя в глушь, как раненое животное».
