Все живо там: холмы, леса,
Янтарь и яхонт винограда,
Долин приютная краса...
Он прочитал с печалью светлой.
Застыла в воздухе рука.
-Мой друг, покорный ваш слуга,
Тавридой солнечной согретый,
Воспел в стихах Бахчисарай...
(Профессор перечтет поэму,
Перенесясь в далекий край,
Где про Марию и Зарему
Являет горестный дастан
Слезой струящийся фонтан.
И караим Эрьяк на тюркский
По настоянию его
Переведет шедевр русский,
Уважив мэтра своего).
-В Арзруме были вы... Читал я...
-Приятно слышать, ваша честь.
-Как живо все и выпукло: баталья...
И все подробности похода...
Когда очистили вы лес...
-Точней сказать, не я, а рота.
-Да. Турок раненный... в крови...
Искавший, может быть, пощады...
Хотели приколоть его солдаты,
Чтобы не мучился... Но вы
Не скрыли возмущенья и...
Его от гибели спасли.
-Вы поступили б точно так же,
Поверженный, в крови, - не враг же...
Улыбка тронула уста
Поэта. Ведал он едва ли
Мотив подмеченной детали,
Но чувствовал, что неспроста
Ему о ней напоминали.
Сей просвещенный инородец
Был тюркских огненных кровей,
Любой народ или народец
В России сыщется, ей-ей,
"А он - татарин... или нет...
Хотя, как будто и казанец,
Фукс говорил: "азербайджанец".
Мы всех свели в один паштет".
-Хочу напомнить... в "Арзруме"
(Прервал Мирза его раздумье)
Не поручусь за точность фраз,
Но это не меняет сути:
"...миссионеров ждет Кавказ..."
Я не осмелюсь метить в судьи.
Но я согласен: просвещенье
Сулит... но нет, не укрощенье,
А причащение людей
К высотам нравственных идей...
А что до миссий... перед вами,
В известном роде, результат
Их положительных затрат...
-Вы - выкрест, кажется.
-Да, да...
-А что мешало вам в исламе?
-Я рвался к истине всегда,
Я знаю сунну и уставы,
Они во многом правы, здравы,
Но я дерзнул искать ответа
Не на макушке минарета,
Решил взглянуть на мир окольный
С иной, быть может, колокольни...
Хотя... для Бога нет различья,
В каком его рабы обличье...
-И что? Сошла ли дерзость вам?
Простил отступника ислам?
-О, это долгий разговор...
Я не забыл кавказских гор,
Люблю отца и чту поныне,
Хотя отверг его святыни,
Предмет его тоски и муки...
Хочу служить, служить науке!..
-И в ней, я вижу, преуспели...
-Я путник лишь, идущий к цели...
-И враг усобиц и войны.
-Науки нет без тишины.
Взгляните - башни цитадели,
Века над ними пролетели.
Их строил зодчий Ширвани,
Искусный сын моей земли.
Немало в прахе и пыли
Имен забытых достославных,
Хочу, чтоб зерна предков давних
На нивах будущих взошли!
Так ли текла точь-в-точь беседа
Востоковеда и поэта,
Не утверждаю. Мой рассказ
Времен прослеживая связь,
Не плод фантазии пристрастной,
Во всяком случае, не праздной,
К раздумью приглашает вас.
ПРОЩАНИЕ С ПУШКИНЫМ
Тридцать седьмой. Так вот он, град Петра.
С залива дуют стылые ветра.
Изящных зданий строгие громады,
Порталы, шпили, башни и фасады,
Застывших статуй чинное обличье...
Все говорит о власти и величье.
Командировка привела сюда:
"Грамматика" заботит Казем-Бека.
И лучшее подспорье для труда
Публичная, считай, библиотека,
Еще - академическая, да!..
Но грянула великая беда,
И надо ж так случиться - в день приезда,
Сорвавшая его в Публичке с места...
По Невскому заснеженному он
Спешит на Мойку, вестью потрясен.
И мозг сверлит: "Дуэль...Дантес... И смерть..."
Как можно было допустить... посметь
Поднять на славу всей России руку!
Мирза, избравший поприщем науку,
И не причастный к пушкинскому кругу,
Шел в скорбный, тихий, незнакомый дом,
Печалясь, как о близком и родном,
Он потерял союзника по духу!
Казань... обед у Фуксов на квартире...
Беседы у старинного Кремля
Об Арзруме, Крыме, жизни, мире...
А сколько лет прошло? Всего четыре...
И путь, жестоко прерванный судьбой.
И гроб, плывущий тяжко над толпой.
Какая ярость, и какая сила
Перо в руке на пистолет сменила?
Уняла прыть неправая молва...
Скорбит Россия. Спит во льдах Нева.
Взорвется вскоре тишина державы,
И мир поймет, кого он потерял
На Черной речке в этот час кровавый;
"Погиб Поэт! Невольник чести пал..."
И с юга отзовется боль Кавказа
"Восточною поэмой" Фатали,
Но светская ползучая зараза
