— Можно мне подержать его, Джамила? — просит Эсме. — Ну, пожалуйста!
— Не надо бы. Он очень тяжелый. Тебе его не поднять.
Эсме прижимается носом к носу Хьюго, и он в восторге хохочет, запуская пальцы в ее волосы. Сари Джамилы шуршит и шепчет что-то в такт шагам, когда няня идет к детям. На плечо Эсме ложится мягкая прохладная ладонь.
— Что ты здесь делаешь? — тихо спрашивает Джамила, потирая лоб. — Сейчас время уроков.
Эсме пожимает плечами:
— Просто зашла проведать брата.
— Твой брат здоров. — Джамила берет Хьюго на руки. — Конечно, он скучает по тебе. Знаешь, что он сегодня сделал?
— Нет. Что?
— Я отошла к той стене, а он…
Джамила умолкает на полуслове. Ее большие черные глаза впиваются в Эсме. Вдалеке слышится отрывистый голос мисс Эванс и громкий, взволнованный голос Китти, перебивающий гувернантку. Потом слова доносятся отчетливо. Мисс Эванс говорит матери Эсме, что девочка опять сбежала с урока, что она непослушная, лгунья, ее невозможно ничему научить…
И Эсме вдруг понимает, что на самом деле она сидит в столовой, в одной руке вилка, в другой — нож, а перед ней на столе тарелка овощного рагу. В подливе золотятся кружочки жира, и если она пытается их разбить, каждый превращается в несколько маленьких клонов самого себя. Под густым соусом угадываются кусочки тушеной моркови.
Она не станет это есть. Не станет. Она поест хлеба, но без маргарина. Его можно просто соскоблить. И выпьет воды с металлическим привкусом. Запылившийся десерт — апельсиновое желе — подают на бумажной тарелке. Его она тоже не будет.
— Кто за тобой приедет?
Эсме поворачивается. К ней склонилась соседка по столу. Широкий шарф, которым женщина повязала голову, съехал на один глаз, придавая ей пиратский вид. У нее нависшие веки и гнилые зубы.
— Простите, что вы сказали? — уточняет Эсме.
— За мной приедет дочь, — говорит женщина-пират и хватает Эсме за локоть. — На машине. А кто забирает тебя?
Эсме оглядывает стоящий перед ней поднос с едой. Рагу. Кружочки жира. Хлеб. Надо подумать. Быстро.
— Родители, — брякает она наугад.
Повариха, наливающая чай из огромного термоса, заливается смехом — так каркают вороны в кронах деревьев.
— Глупости, — говорит женщина, придвигаясь еще ближе к Эсме. — Твои родители давно умерли.
Эсме на мгновение задумывается.
— Я знаю, — отвечает она.
— Ну да, как же, — бормочет женщина и со стуком опускает чашку на стол.
— Знаю! — возмущенно доказывает Эсме, но женщина уже уходит.
Эсме закрывает глаза. Надо сосредоточиться. Найти дорогу обратно. Она пытается исчезнуть, забыть о столовой. Эсме представляет себя на кровати. Это кровать Китти. Спинка из красного дерева, кружевное покрывало, москитная сетка. Но что-то не так.
Она была вверх ногами. Да, верно. Эсме переворачивает картинку у себя в голове. Она лежала на спине, а не на животе, и свесила голову с кровати — и вся комната повернулась вверх тормашками. Китти то появлялась, то исчезала из виду, она ходила от шкафа к сундуку, выбирая и откладывая одежду. Эсме зажимала пальцем одну ноздрю и делала глубокий вдох, а потом зажимала другую — и выдыхала. Садовник уверял, что такое дыхание — путь к миру и покою.
— Думаешь, тебе понравится? — спросила Эсме.
Китти подняла нижнюю сорочку и поднесла ее к окну.
— Не знаю. Наверное. Жаль, что ты не едешь.
Эсме убрала пальцы от носа и перекатилась на живот.
— Мне тоже жаль. — Она ударила большим пальцем ноги по спинке кровати. — Не понимаю, почему меня не берут.
Ее родители и сестра отправлялись «в поездку», на праздник в загородном доме у знакомых. Хьюго оставался, потому что он совсем малыш, а Эсме не брали, потому что она была наказана — прошлась по дороге, там, где ездят автомобили, босиком. Это случилось два дня назад. Было так жарко, что ее ноги никак не помещались в туфли. Она и не знала, что ходить босиком запрещено, пока мать не постучала в окно гостиной и не поманила ее в дом. Мелкий гравий на подъездной дорожке колол ей ступни — и приятно, и не очень.
Китти на секунду задержала на Эсме взгляд:
— Может, мама сжалится и передумает.
Эсме еще раз крепко стукнула ногой по спинке кровати.
