Если Гилпатрика беспокоило то, как примет Фицдэвида отец, опасения его оказались напрасными. Конн приветствовал Питера с величавым достоинством. А Питер отметил, какой у священника красивый и добротный дом, и немного удивился, заметив на столике в углу странный кубок с золотым ободком, сделанный из черепа.
Никто ни словом не упомянул о Бекете. Родители Гилпатрика расспрашивали гостя о его родных и о том, как ему служилось у Диармайта на юге. А когда Конн все-таки не удержался и заметил, что он, как священник, немного опасается английского короля, учитывая его обращение с архиепископами, Питер рассмеялся:
– Да мы и сами его боимся.
Если Гилпатрику нужны были какие-то доказательства дружелюбия его отца, он получил их, когда Конн повернулся к нему и произнес:
– Я бы и не подумал, что твой друг – англичанин.
– Вообще-то, я из фламандской семьи, – сказал Питер.
– Но ты родился в Уэльсе? И твой отец тоже?
– Да, это так, – согласился Питер.
– Но я бы сказал, что твой ирландский почти не отличается от нашего. Наверное, потому, что ты говоришь на валлийском?
– Да, всю жизнь.
– Тогда, думаю, ты и есть валлиец, – заявил ирландский вождь и повернулся к жене. – Он валлиец.
Она улыбнулась.
– Ты валлиец, – усмехнулся Гилпатрик.
– Я валлиец, – мудро согласился Питер.
И в эту минуту, когда его происхождение было наконец точно установлено, в дверях появился еще один человек.
– А-а, валлиец, – произнес вождь, внезапно понизив голос, – это моя дочь Фионнула.
Когда она переступила порог, Питеру Фицдэвиду показалось, что никого прекраснее в своей жизни он не видел. Темные волосы, гладкая бледная кожа, алые губы – разве не такой желанный образ рисует себе каждый мужчина? И если в серых глазах ее брата лишь едва заметно лучились зеленые искорки, то необыкновенные глаза девушки сверкали чистейшим изумрудом. Но больше всего после их короткого знакомства Питера поразила ее скромность.
Как же она была застенчива. Почти все время взгляд ее был опущен. С родителями и братом она говорила с очаровательной учтивостью. А когда к ней обращался Питер, отвечала тихо и кротко. Лишь однажды ее голос чуть оживился, когда она заговорила о Палмере и его добрых делах в больнице, где и сама работала до недавнего времени. Питер был настолько околдован этой целомудренной молодой женщиной, что даже не заметил, как все остальные обмениваются изумленными взглядами.
Вскоре родители Гилпатрика сказали, что хотят поговорить с сыном наедине, и предложили Фионнуле показать гостю их маленькую церковь, которая ему очень понравилась. Потом Фионнула повела его к источнику Святого Патрика, показала темную заводь и Тингмаунт, возвышавшийся вдали, и рассказала ему историю о своем предке и святом Патрике, пояснив, что старый Фергус похоронен именно там. Внимательно слушая девушку, Питер понял, что имел в виду Гилпатрик, когда упоминал о высоком положении, которое занимал их род в древности. Любуясь красотой девушки, восхищаясь ее сдержанностью и благочестием, он от души надеялся, что она не помышляет посвятить себя Богу. Такая красавица просто обязана выйти замуж. Ему хотелось, чтобы эта прогулка никогда не кончалась, но все же пришло время уходить.
Предполагалось, что визит Питера будет кратким и единственным, однако при расставании родители Гилпатрика настояли, чтобы он непременно в скором времени пришел снова, ведь он должен узнать, что такое настоящий ирландский пир. Мать Гилпатрика на прощание вручила ему сверток с засахаренными фруктами, а отец, провожая их до ворот, окинул взглядом устье реки и заметил:
– Завтра утром будь осторожнее, Валлиец, надвигается туман.
Поскольку небо было абсолютно ясным, Питер подумал, что такое едва ли возможно, однако из вежливости промолчал.
По дороге Питер не удержался и заговорил о Фионнуле:
– Я понимаю, что ты имел в виду, говоря о своей сестре.
– Правда?
– Она удивительная. Сама добродетель.
– Вот как?
– И очень красивая. Она, наверное, скоро выйдет замуж? – с легким сожалением добавил он.
– Наверное. Родители говорили мне, что у них есть кто-то на примете, – уклончиво ответил Гилпатрик.
