Пожалуй, Конн действительно пользовался здесь бóльшим уважением, чем любые другие вожди Уи Фергуса до него. Его мать была последней из рода Килинн, владелицы Ратмайнса. Именно она воссоединила две ветви потомков Фергуса, и от нее Конн унаследовал кровь древнего королевского дома Ленстера. А заодно и кубок, сделанный из древнего черепа и вместе с другим приданым привезенный его матерью в Ратмайнс. Более того, женившись на родственнице Лоуренса О’Тула, Конн породнился с одним из самых знатных королевских родов Ленстера. И пусть поселение викингов теперь захватило и место последнего упокоения Фергуса, а Церковь прибрала к рукам многие древние пастбища, все равно нынешний вождь Уи Фергуса мог пасти свой скот на огромной прибрежной полосе земли, вплоть до гор Уиклоу. Вдобавок, многие поколения семья управляла маленьким монастырем, что всегда наделяло вождей рода некой священной силой. И хотя их монастыря больше не существовало, а его часовня превратилась в приходскую церковь, отец Гилпатрика по-прежнему оставался не только викарием, но и, по существу, жрецом, что, по мнению его сына, было истинно ирландским, весьма любопытным явлением. Неудивительно, что прихожане относились к нему с особым трепетом.
Гилпатрик побаивался предстоящего разговора, поэтому был только рад, что отец долгое время, пока они шли по дороге, не изъявлял желания поговорить. Наконец Конн все-таки нарушил молчание.
– Не получал вестей от своего друга Фицдэвида? – небрежно спросил он.
Поначалу Гилпатрик был немного расстроен, что Питер Фицдэвид так и не написал ему, но время шло, и он почти забыл о нем. Может, его вообще уже убили.
Король Диармайт с его иностранными наемниками не слишком продвинулся вперед. О’Коннор, верховный король, и О’Рурк вышли к Уэксфорду, чтобы расправиться с ним; две серьезные стычки закончились для него плачевно. Диармайта вынудили отослать заложников к верховному королю и заплатить О’Рурку солидную сумму золотом за увод его жены. Ему позволили вернуться в его наследственные земли на юге, но этим все и ограничилось. Почти год он оставался там, и никто ничего о нем не слышал.
Однако в прошлом году он умудрился набрать войско посолиднее: тридцать всадников, около сотни пехотинцев и более трехсот лучников. Было среди них несколько рыцарей довольно известных фамилий, о которых Гилпатрику приходилось слышать: Фицджеральд, Барри и даже дядя самого Стронгбоу. Фицджеральду и его брату был пожалован порт Уэксфорд, что, скорее всего, не понравилось тамошним торговцам-остменам, и благодаря содействию дублинского архиепископа О’Тула верховный король согласился на новую сделку.
– Пришли мне в заложники своего сына, – предложил он Диармайту. – И можешь получить весь Ленстер. Кроме Дублина, разумеется. – Правда, при этом он чуть слышно добавил: – Если сможешь его взять.
Диармайту также пришлось пообещать, что он, как только обеспечит покой в Ленстере, отошлет обратно за море всех своих наемников.
Но это было год назад, а он до сих пор так и не рискнул проникнуть в северную область Ленстера. Ему было твердо сказано: «Здесь у тебя друзей нет».
– Сомневаюсь, – продолжал отец Гилпатрика, – что ты скоро увидишь своего уэльсца.
Они миновали поворот дороги над заводью и остановились, глядя вниз, на место старых могил. Гилпатрик подумал о том, какой, должно быть, великолепный простор был здесь прежде. Берег вдоль Хогген-Грина был тогда совершенно пустынным, и духи умерших могли свободно бродить везде, где им вздумается. Ныне новая вера воздвигла на этом месте свои храмы, окружая духов еще и невидимыми тисками, и теперь если им захочется побродить, то придется отправиться на восток, мимо древнего камня викингов, к устью реки Лиффи, где с отливом их, без сомнения, унесет в открытое море. Слева, за заводью напротив городской стены, в окружении бревенчатых домов, теперь стояла маленькая церковь Святого Эндрю. Справа, чуть выше Тингмаунта, начиналась огражденная стеной территория единственного в городе женского монастыря, а на берегу Лиффи, на месте бывших болот был возведен небольшой мужской монастырь Святого Августина.
