* * *
Мало того, что рост промышленного производства шел вяло и малоэффективно — в сельском хозяйстве происходили экономические процессы, никак оптимистическому взгляду на жизнь не способствующие.
Большевики сдержали свое обещание, данное крестьянству России в октябре 1917-го — землю крупных (а зачастую — и наиболее эффективных) пользователей они раздали всем крестьянам в собственность. Произошла парцелляция пахотного клина России — ни к чему хорошему привести не способная. К тому же правительство на протяжении 1920–1928 годов осуществляло четкую социально ориентированную политику в аграрном секторе, поддерживая экономически беспомощные бедняцко-середняцкие хозяйства, создавая так называемый «культ бедноты». Так, беднякам предоставлялись льготные кредиты, отменялись или снижались налоги, их снабжали семенами, рабочим скотом, сельскохозяйственным инвентарем, но, как правило, все это мало помогало таким хозяйствам. Зачастую и семенное зерно, и скот использовались ими в качестве дополнительного продовольствия.
В то же время, руководство ВКП(б) и Советского правительства всемерно сдерживало (сугубо из идеологических причин) развитие хозяйств зажиточных крестьян — кулаков, чей удельный вес составлял примерно 5 % всего сельского населения. По отношению к этим хозяйствам постоянно проводились уравнительные переделы земли, изъятие земельных излишков, что влекло за собой дробление крестьянских дворов, снижение их мощности и урожайности. Кулаков душили налогами, их почти официально считали «скрытыми врагами Советской власти». С идеологической точки зрения оно, может быть, так и было, а вот с точки зрения товарности сельского хозяйства — вело к неизбежной деградации последнего.
Слабеющие крестьянские хозяйства не могли эффективно использовать появляющуюся новую технику — даже кулаки старались не вкладывать средства в новейшие агротехнические изыски, а уж о середняках (о бедноте умолчим — она в плане товарности сельского хозяйства была пустым местом) в этом контексте и говорить не приходится. Поэтому в 1926 году 40 % пахотных орудий по-прежнему составляли деревянные сохи, а треть хозяйств не имела даже лошадей, поэтому уровень урожайности был одним и самых низких в Европе. Аренда земли, на которую зажиточные крестьяне возлагали определенные надежды, была сопряжена с большими ограничениями. Фактически запрещалось образование хуторских хозяйств. Следствием провозглашенной политики «ограничения кулачества» стало снижение во второй половине 1920-х годов товарности крестьянских хозяйств, их рыночной ориентации. Так, почти в два раза по сравнению с довоенным уровнем, сократилась доля продукции, направляемой крестьянами на продажу. В 1926/1927 хозяйственном году они потребляли до 85 % своей продукции, что означало фактически возврат к натуральному хозяйству. Постепенно снижался объем сдачи зерна в государственные фонды.
* * *
То, что в экономике надо что-то решительно менять — было ясно еще в самые первые годы НЭПа. На нэпманов как на двигатель экономического развития надежды не было никакой — главной их заботой было в это время как можно быстрее нажиться (главным образом — на торговых операциях), да и их финансовые возможности (с точки зрения инвестиций в тяжелую промышленность) были весьма и весьма ограниченны.
На иностранных инвесторов, как это сейчас называется, то бишь на концессионеров из США и европейских стран, определенная ставка, безусловно, делалась — но практика показала, что «всерьез и надолго» иностранные капиталисты в советскую экономику приходить не собираются. Конечно, в некоторых отраслях удельный вес концессионных предприятий и смешанных акционерных обществ, созданных с участием иностранного капитала, был весьма заметным. В середине 1920-х годов они давали более 60 % добытого свинца и серебра, почти 85 % марганцевой руды, 30 % золота, 22 % производимой одежды и галантереи. Однако в целом роль концессий была невелика: в 1926/1927 хозяйственном году насчитывалось всего 117 действующих соглашений, они охватывали предприятия, на которых работало всего 18 тыс. человек.
