— С ветки на ветку скакать соловей больше не будет?
Степан не ответил и только засмеялся.
— И будешь тогда ночевать дома, — досказал Авдентов.
— Да, — вздохнул Зноевский. — В самом деле, Мишка!.. Живешь на этой большой родной земле, творишь большие и малые глупости, горишь в работе и вдруг — смерть!.. Чудовищная нелепость!.. конец… пустота… провалившаяся глина на могиле, а человека — нет!.. Помнишь, были с тобой на кладбище?.. Инженер, профессор, большое имя, орден… четыре тома научных книг, построил два завода — и вот, словно и не было его в живых!.. Ограда, трава, земля, кусток черемухи цветет под солнцем. И светит оно другим одинаково ласково… Я иногда думаю: неужели наука никогда не найдет средства против смерти?.. Какие дубы стояли, весь мир их видел и удивлялся. Гении!.. Какие оставили сокровища! — И нет их… а ведь жили, ходили по земле, смеялись, страдали, любили… Мишка! — воскликнул Степан, приподнимаясь. — А вдруг лет через триста найдут, найдут этот гормон бессмертия?.. а нас уже с тобой не будет… И вот представь: палит солнце, шумит прибой, и на этом самом месте, где мы теперь, сидят двое друзей — молодые, здоровые, умные — и говорят о солнце, о мирах, о счастьи, о детях, о любви, — а им обоим, примерно, по сто девяносто лет!.. а? Ведь может такое быть?.. Завидно, черт возьми!.. и поневоле грустно… Лопух на могиле — печальный символ человеческого бессилия… Чтобы осталась после нас память, — будем строить заводы и города… Ведь мы с тобой — не просто узкие дельцы инженеры, а инженеры жизни!.. Пойми, прочувствуй это!..
И опять вернулся к прежней теме:
— Ты говорил о брате… Она изменила ему, что ли?
— Нет, — ответил Авдентов. — Любили друг друга, собирались вместе учиться в институте. Он уехал первым, а потом решил, что она свяжет его, всякие заботы будут мешать учебе, росту… и охладел… Она ждала его. Потом он написал ей, что, мол, пора кончать… Переписка на этом прекратилась. Потом она приехала к нему в город, а его уже там не было… Теперь она пишет ему, что скоро выйдет замуж.
— Всерьез или пугает только?
— Он об этом не писал мне… Конечно, он понимает, что ошибся… Но теперь она, конечно, не поверит ему, если бы даже и написал ей, чтобы не выходила за другого… да и писать-то, наверно, стыдно.
— В таком случае необходимо: обогнать время, разбить все укрепления и выручить наших. — Только что закончив бой на маневрах, Зноевский и здесь предлагал чисто военную тактику. — А, честно говоря, я тоже неудачник: быстро схожусь с женщинами, но пока ни одной не встретилось, чтобы я особенно дорожил ею… Знаешь, мне хочется связать всю жизнь с такой, чтобы после, когда подступит старость, даже морщины ее и седина волос были мне дороги… Может быть, я ошибаюсь, ищу то, что не надо искать, или хочу видеть то, что явится само собой позднее, — но, честное слово, Мишка, меня это беспокоит серьезно!.. Лучше давай купаться… У каждого свои счеты и тяжба с так называемым личным счастьем, — закончил Степан.
Он поднялся, поломал свое сильное тело гимнастикой и, притворно громко охая, начал входить в воду. Следом за ним пошел и Авдентов, получивший в беседе с другом облегченье.
Море хлестала в грудь с такой могучей и озорной силой, что невозможно было устоять на ногах, и это по-детски забавляло. Степан нырнул под набегающий изумрудный вал, и минуты две не показывалась на поверхности его стриженая голова.
— Чудесно! — закричал он издали, высоко взлетая на волнах. — Вот оно — счастье! Мишка, ныряй до меня! Последний разок здесь, а там — «прощай, свободная стихия!» Гениально!..
Его восторг относился в равной мере ко всему — и к поэту, которого боготворили оба, и к молодости, которая кипела в нем, и к солнцу, сверкающему в непостижимой вышине, и к беспокойно ласковому морю, с которым расставаться жаль. Авдентов сразу позабыл свои невзгоды, и большое чувство радостного существования, точно вздыбленная волна, подхватило его и понесло туда, в море.
