— Отвяжись, тебе говорят, — промычал Мартын, обозлившись. — Ну чего пристал?.. порядился, что ли, подхлестывать? И без тебя есть такие…
И повернулся лицом к стене, чтобы не приставал больше. А тот не отступался, начал стыдить, уговаривать и даже пригрозил начальством.
— Иди ты со своим начальством!.. — вспылил Мартын. — Пускай они сами поломают спину, а я уж натешился.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Не пойдешь, стало быть, тавровый лодырь?! Видно, мужичья кость собачьим мясом обросла?.. Люди энтузиазму преданы, в песнях себя величают, а ты…
Мартын угрожающе поднялся:
— А на что мне ваш энтузиазм?.. Легче от него, что ли? — И злобно засмеялся.
Отчужденно и насмешливо поглядел на него Харитонушка:
— Башка у тебя богата, ума — палата. Только семи гривен до рубля не хватает, а то бы совсем — умный мужик.
Мартын не дал кончить ему и, повернувшись к Забаве, закричал:
— Иван, да прогони ты его, пожалуйста! Ну что он ко мне пристал? Житья никакого нет… Он мне и бороду по волоску выщиплет… совсем замучил!.. Хоть надвое разорвись, и то скажет: «А почему не начетверо?».
Забава действительно заступился!
— Харитонушка, дай отдохнуть человеку… Он устал, какой же толк от него на работе!.. Если далеко едут, так лошади и та отдохнуть дают. Полежит часок — и придет в сознательность. У него вон душа-то пузыри пускает. Да и у тебя, наверно, спина трещит?.. А в ночь опять на работу пошлют…
Он хотел примирить их, но вмешательство возымело обратное действие.
— Значит, не ко двору я тут пришелся, — раздумчиво проговорил Харитонушка, держась за скобу двери. — Ежели так, — придется мне пристанище найти в другом месте. Дело тут не в усталости: я не меньше его работал, да успел отдохнуть…
И еще постоял, подумал, но решенья не изменил:
— Да, придется так… Иванушка, за багажом-то я вечерком зайду… Не обессудь, что расходимся.
После него Мартын пролежал часа два, потом ушел на котлованы.
Вечером они вернулись в разное время, и когда Мокроусов вошел в землянку, старик уже собрал свои вещи в мешок и прощался с Иваном:
— Бог спасет, Иванушка, что приютил на время… пора и честь знать… В чужом гнезде и грач не живет.
— Напрасно уходишь, — уговаривал тот. — Прижились было… Впрочем, рыба ищет, где глубже… У кого нашел уголок?.. на Медвежьем логу?.. Ну что же, до осенних дождей и там не плохо.
А проводив старика, Иван закрыл дверь и сказал Мартыну:
— Как ты думаешь?.. болтать не будет про тебя?..
— За мной вины большой нету… Урок свой я выполнил. Чего им больше?..
Он разжег костер у землянки, повесил на козлы чайник и присел на чурбашке, где любил сиживать Харитонушка. Дул ветер, расчесывая траву на луговине, выдувая пламя костра в одну сторону, и вода не закипала долго.
Все реже и грустней по вечерам играла Володькина гармонь, и никто из молодой ватажки не приходил на ее зов… Кончилось у палаток прежнее беззаботное весельство: каждая пара находила свое место, в работе крепились новые дружбы, подбирались новые компании, и по вечерам молодежь толпилась у кино и клуба.
Володьку не тянуло туда: Митрофанова Галя лежала в больнице; ногу ей залили гипсом, и, когда Володька пришел к ней в первый раз, она плакала. Несмотря на обещание Колыванова позвонить Семушкину, прием в комсомол откладывали, «Время придет — разберем, ты работай пока, работай», — сказали ему в ячейке. Но он видел, что с той аварийной ночи дело в бригаде у него пошло хуже.
Дружба с Сережкой остыла и едва ли когда-нибудь наладится. Сенцов не прогнал от себя Парфена, однако Сережка взял старика под свое покровительство, будто подчеркнул этим свое превосходство… Ну что ж, он — комсомолец, две нагрузки дали ему в райкоме и, выполняя их, он целыми вечерами теперь пропадал где-то. И, когда уходил из палатки, Володька провожал его ревнивым, почти враждебным взглядом.
Вчера, вернувшись откуда-то, Сережка за ужином сказал: «Я узнавал у Семушкина насчет тебя… Похоже, скоро примут». Но Володьке уже не верилось… Скорее всего, Сережка только успокаивает его, чтобы усыпить, а сам наверно наговорил чего-нибудь плохого… Недаром он тайком от Володьки бегал в больницу к Галке!.. А что ему надо там? Без него не обойдутся, что ли? Конечно, не по сердечным делам бегал в больницу этот рябой остряк (с Настей у него большая дружба), — а только выставить напоказ свое великодушие, похвалиться удачами и тем самым набросить на Володьку тень.
