Если посмотреть издали, то земля тут кажется покрытой волдырями, — так много нарыли землянок!..
Пестрый, разношерстный селился здесь люд. В тесных норах, вырытых наспех, неподалеку от Ключихи и Медвежьего лога, селились семьями, парами; одинокие мужики объединялись небольшими «артелками»; землянки рыли после работ на площадке, сколачивали двери, столы и нары из тесин и горбылей, потолки застилали толем, заваливали землей и мусором.
За два последних месяца выросло не менее сотни таких убежищ. Среди тружеников земли, которым не удалось пока найти другого жилья (окрестные селенья были уже забиты пришлым рабочим людом, а бараков никак не успевали настроить вдоволь), — были здесь и бежавшие от коллективизации, люди с темным прошлым, бродяги без документов. Вначале никого не спрашивали: откуда они? что привело их сюда? Их просто пересчитывали, заносили в списки, чтобы не ошибиться при выдаче хлеба, а требовали только одного — работы!..
В Ключихе и Медведеве развелось в тот год немало шинкарок, спекулянтов, воров и прочей вредоносной тли, облепившей большую стройку. Они таскали сюда водку в корзинах, покрытых лопуховыми листьями, в ведрах, в узлах, под пазухой; взламывали по ночам ларьки, срывали у вагонов пломбы.
Однажды в дождливую ночь какая-то шайка разгромила вагон с парфюмерией, и Иван Забава, по его словам, нашел на дороге четыре флакона духов. Сезонники сбывали мануфактуру, спецодежду за водку ключихинским бабам, которые бойко вели запретную торговлю у себя на дому и на городских базарах.
Уголовный розыск, милиция не раз прочищали неводом эту трущобу, но трудно было достать до дна, где прятались двуногие хищники: на илистом дне реки одинаково незаметны и ржавый гвоздь, и камень, и слиток платины. Да и текла эта людская масса подобно той же реке: ежедневно уходили с площадки по две-три сотни человек и еще более прибывало новых. Покинутые землянки занимались тотчас же.
Иван Забава — стригун и брадобрей, — поселившись здесь недавно, один владел просторной, обжитой землянкой, с надежным запором на двери, что особенно пришлось по душе Мокроусову.
Когда мужики перебрались к нему и разглядели его поближе, Иван оказался скромным, простым, обходительным человеком, нрава общительного, во вкусах нетребовательный, веселый и словоохотливый. За эти редкие качества Харитонушка проникся к нему уважением и легко сносил беззлобные шутки Ивана, который изредка подтрунивал над своими жильцами.
Роста был Иван крупного, с острой бритой головой, с большими прижатыми ушами, с угловатым лбом, с бесцветным взглядом серых глаз. Даже усов не носил, он брился часто, — и потому, должно быть, трудно определить, сколько ему лет: то ли тридцать пять, то ли сорок пять? Желтая кожа в мелких морщинках у глаз и на шее, веко на левом глазу подергивалось, когда он смеялся.
Судя по первому впечатлению, много полазил Иван Забава по оврагам и болотам жизни, да и сейчас едва ли нашел свое место.
Раза два в неделю он уезжал в город, ночевал там и возвращался оттуда в чистом белье, — там у него были родственники, которые не навестили его ни разу. Любил он удить рыбу по вечерам или утром на зорьке, когда в тихих заливах, укрытых зелеными тальниками, снует несытая рыба.
Червяков, блеснушек и всякой рыбьей приманки держал он в запасе много, и было у него четыре великолепных удилища. Умел ловить и на подпуск. С реки он никогда не приходил без рыбы, изловчался как-то обманывать рыбиц и днем, а обычные рабочие дни были у него чаще всего бездельны. Кроме него был еще парикмахер в Ключихе, в Медведеве, и сюда, на «Кавказ», приходил клиент не каждый.
Иногда Харитонушка помогал ему — скоблил от цельного куска мыла стружку, растирал в порошок, а в часы работы подогревал воду, стараясь услужить во всем; пищу для троих готовил тоже он, — разные супы и уха с лавровым листом Харитонушке удавались на славу.
Так прошло несколько недель; жители землянки, этой привыкли друг к другу, сжились.
Вернувшись с реки, Мартын улегся на нары, вытянув длинные ноги, а Иван сидел у порога землянки на хвощовой чаконке и негромко, почти про себя, напевал песню чуть-чуть гнусаво:
