Иван Забава встал тоже и кивнул на растворенное окно:
— Если вы хотите скандала, — то пожалуйста. Обожаю всякую драку!..
Он был выше Марии на целую голову, сильнее впятеро, и дал ей понять это, выпрямившись и сделав к ней шаг. На левом глазу у него запрыгал живчик. Улыбнувшись, он поднял руки и, перебирая по пальцам, перечислял:
— Милиции не боюсь, уголрозыск любовными делами не интересуется, а начальники наши уже спят на мягких постельках — им не до этого… И потому напрасно кипятитесь… Лучше закончим миром… Вам же лучше.
С протянутой рукой он стоял перед ней и ждал, немного прищурив левый глаз.
— Идите домой… вымойте руку сперва, — сказала Мария бесстрашно. — Где вы научились такой наглости?..
Парикмахер смолчал и ни одним мускулом сухого желтого лица не выдал своего удивления, словно готов был к любой перемене.
— Душа-то у вас с червоточинкой: ни женской ласки в ней, ничего, а один только пустой крик, хотя на вас не нападают… Впрочем, каждый хромает на свою ногу и всякий кряхтя живет.
— А сколько вы платите Фаине за сводничество? — с открытой издевкой спросила она, вымещая ему за все и не опасаясь последствий.
— Не задавайте, барышня, таких вопросов, иначе получите примерно такой ответ: Фаиной пользуются бесплатно!..
Но Олейникова не отступалась, чутьем определив какую-то слабую струнку Ивана, и почувствовала наконец свою силу и перевес над ним:
— Вас давно искалечили?
— Раньше, чем вас, — мрачно ответил он и, вызывающе взглянув, засмеялся: — Спрашивайте дальше…
— Вы не стоите того, чтобы интересоваться вами даже с этой стороны… Надеюсь, вы теперь уйдете?.. Туфли опять отдайте Фаине, наденьте свои сапоги — и ступайте, откуда пришли. Напрасно трудились… Кстати, сколько времени? — спросила она, поджидая Настю.
— На моих часах… полночь… Но мы еще увидимся. — И, кажется, грозил этой новой встречей.
Повернувшись к нему спиной, Олейникова завела стрелку ходиков и пустила маятник, а когда оглянулась, Ивана в комнате уже не было.
В тот год, о котором ведется повесть, город остро нуждался в людях: заново строили порт, мостили улицы; на сухих и заболоченных, необжитых пространствах воздвигались заводы, а через реку вместо плашкоутного скрипучего моста, сооруженного чужеземцами еще в прошлом веке, и по которому было опасно ездить, — строили железный, на каменных опорах.
Песчаная насыпь уже тянулась вокруг торговой части города, ограждая этот район от весенних разливов. Поднимали и расширяли набережную, где проходил главный тракт с трамвайными путями, — и тысяча людей работала с утра до вечера, застилая берег мхом и бутовым камнем.
Олейниковой дали отдельную комнату в общежитии грузчиков; начальник кадров — молодой, необыкновенно подвижный и веселый парень — расстарался где-то и сам принес железную кровать и стол, а Настя — две табуретки. Портреты вождей украсили этот маленький уголок, где Мария сразу почувствовала себя в какой-то безопасности. Занятая только вечером, она, чтобы не сидеть днем без дела, начала ходить в контору, где не хватало машинисток, а по вечерам, до занятий или после, читала газеты грузчикам.
Ее оценили за умение и старание, полюбили за простой открытый нрав и благожелательное отношение к людям; по характеру она была общительна и простодушна. Довольная своей судьбой, она реже вспоминала о прошлом.
Она быстро свыклась с людьми, с работой, и польза, которую приносила она общему делу, радовала ее. Она вступила в комсомол — что было залогом дружбы с новой жизнью.
Но вскоре открылись перед ней другие горизонты: в окрестностях города начиналась стройка четырех заводов, о них писали в газетах, журналах, и Мария опять оказалась на распутье.
Не одну ее манила большая стройка. Комсомолка Митрофанова Галя — самая молодая из грузчиц — уже собиралась уйти из бригады, только боялась, что не отпустят, и вчера спрашивала Марию, как лучше сделать, чтобы не сочли беглянкой.
Часа два тому назад грузчицы вернулись с реки и, пообедав, занялись каждая своим делом. Пришла в общежитие и Настя Горохова, любившая быть на людях.
Катя Кожевникова в ситцевом пестром платье сидела на постели, рассеянно глядя перед собой. Молчаливая, тихая, скрытная девушка, она не завела подруг; никто не слыхал ее смеха ни в общежитии, ни на работе, в разговоры вмешивалась редко и своего мнения никогда не отстаивала. Худоплечая, миловидная лицом, Катя держалась везде особицей, и очень тиха, замкнута стала этой весной… Ее беременность явилась для всех неожиданностью, потому что ни с кем из ребят она, кажется, не гуляла…
