Молодая зелень на высоких вязах была влажной. Дорожки, посыпанные песком, подметал дворник — по-деревенски одетый, пожилой человек, в бордовой длинной рубахе, в лаптях. Он, не спеша, размеренно махал своей жидкой метелкой, словно косил траву, и, ступая мелкими шажками, медленно удалился от того места, где сидела Мария.
Ей хотелось спросить, не знает ли он Авдентова и как поскорее можно отыскать его. Но робость помешала обратиться к чужому человеку, — да, наверное, и не скажет он ничего: ведь студентов тут очень много. А когда дворник, закончив свое дело, ушел, она пожалела, что не спросила.
Два раза обошла вокруг сада, постояла в беседке под высокими седыми деревьями, похожими и не похожими на ели. Тут была тихая узенькая аллея, где по вечерам, наверно, гуляли студенты. Конечно, здесь бывал и Михаил. Не он ли уронил отсюда на траву этот пучок фиолетовых, уже повялых цветов, примятых чьей-то ногой?..
Солнце поднялось уже высоко, в здании, института слышался сдержанный шум, и Мария направилась к выходу. В канцелярии сказали, что Авдентов неделю тому назад уехал в армию на сбор. Сначала она не разобрала, что означает это, и переспросила.
Ей ответили так же, как и в первый раз, и никто из присутствующих не поинтересовался: кто она и зачем ей нужен Авдентов?..
Краткий срок его службы уже не имел для нее никакого значения… Итак, все кончено!..
Она вошла в коридор, где группами свободно расхаживали девушки под руку с ребятами, из которых один был чуточку похож на Михаила. Они дружно и весело смеялись, шумно разговаривали, — то была единая семья, недоступная для Марии, вызывавшая зависть и раскаяние, что так много упущено в жизни.
Где-то ударил электрический звонок, его мелкая дробь звенела металлически, громко, рассыпаясь по всем углам, В коридоре стало после этого меньше народу и тише.
Группа студенток, окружив высокого, улыбающегося профессора в черном костюме, поднималась по лестнице, и Мария, увлекаемая их шумным движением, пошла было за ними. Но, опомнившись, вернулась обратно, подошла к окну и, облокотившись, смотрела в сад на чистые пустые дорожки, где светлым кружевным рисунком лежали на песке под деревьями солнечные живые блики…
Собравшись с силами, она вышла из института, стараясь внушить себе мысль, что она и не была там вовсе. По обеим сторонам улицы спешили на работу люди; кто-то, пробегая мимо, толкнул ее. Она обернулась и увидала перед собой огромную зеркальную витрину магазина, а в ней — красивую, высокую девушку в новом бумажном платке; утомленное лицо с большими серыми глазами отражалось в прозрачном стекле.
«Какая я стала! — с горьким удивлением вздохнула она. — Ладно. Все равно теперь… Может, и лучше, что разошлись». Она поправила на голове платок, спрятав выбившуюся из-под него прядь волос.
…Уезжая на трамвае в порт, она думала лишь о том, как бы поскорее найти Настю…
Долго искала дом, где квартировала Настя Горохова, — плутала по старым торговым рядам, тесным и грязным ярмарочным закоулкам, которые, как слышала она, славились в былое время дурной славой.
В одном из таких переулков Олейникова увидала двухэтажный дом, серый, с облупленными стенами, с полуобрушенной кирпичной пристройкой, назначенье которой невозможно было угадать. Он стоял на самом берегу большой реки, на отшибе от прочих зданий, и являл собою вид полной заброшенности.
Но Марии немного и требовалось теперь.
Настя встретила ее у порога, приняла баул, указала вешалку, где повесить пальто. Олейникова огляделась: в тесной комнате стояла широкая деревянная кровать, низенький стол, две покрашенных табуретки да Настин сундучок под лавкой. В углу на плите, сделанной плохим печником, стоял нечищенный самовар.
В соседнюю комнату дверь была приоткрыта, и вскоре вышла оттуда сама хозяйка — Фаина Львовна, толстая, белая, расплывшаяся, как тесто, женщина лет сорока пяти, с высоким узким лбом, с темной родинкой на жирном свисающем подбородке, с заметными усами, с пучком рыжих густых волос и огромной грудью.
Она пристально оглядела новую гостью и все улыбалась, сложив на животе пухлые, явно не рабочие руки. Она расспрашивала Марию, кивала головой, но выражение испытующих масляных глаз немного отпугивало и настораживало.
