— А они что… Едут, не знай кто откуда, и думают, что если они самые грязные, так, мол, дозволено все. Что мне, терпеть, что ли?.. У меня рука тяжелая… и силы не занимать стать. У нас в порту завелся такой однажды: к нам, девчонкам, пристает и баб грязнит всяко. Я глядела-глядела, да как сцапала его на барже при всей бригаде, да таких тумаков надавала — потом сбежал со стыда! — и, рассказывая, смеялась громче и веселее всех.
Ночь провели в разговорах, без сна, охраняя свои немногие пожитки, а утром, когда солнце еще не успело обогреть остывший за ночь воздух, они были уже в городе.
Всю дорогу Настя болтала о пустяках, ни о чем личном Марию не спрашивала, хотя по слухам и знала о неудавшемся замужестве ее.
Дойдя до моста, который соединял верхнюю и нижнюю части города, Мария остановилась, как на незнакомом перепутьи, глядя перед собой куда-то в пространство, точно искала свою дорогу.
— Куда ты теперь? — участливо спросила Настя, желая что-то подсказать. — Ведь знакомых-то у тебя нет здесь? Идем со мной. У меня на квартире двум можно. Поживешь пока, оглядишься, а там и место себе найдешь.
Олейникова долго не находила, что ответить и что для себя решить.
— Если в одном месте не устроюсь, — неуверенно сказала она, — то приду.
— Смотри, не затеряйся где, — предупредила Настя, по-свойски погрозив пальцем, и пошла своей дорогой, размахивая рукой. На мосту она оглянулась и опять помахала Олейниковой, желая удачи, а Мария, продолжая стоять на том же месте, думала о том, не зайти ли ей сперва в институт…
«Я только повидаться, чтобы посоветовал, куда лучше устроиться на работу», — сказала она себе, будто оправдываясь перед Михаилом.
Она долго ждала трамвая у перекрестка улиц, а трамвай не появлялся. Не желая больше тратить понапрасну время, пошла скорым шагом по незнакомой улице, сплошь загроможденной каменными зданиями, сторонясь прохожих, которые изредка попадались навстречу. Пешком пришлось идти и в гору, — трамвай так и не нагнал ее! Крутой, выложенный булыжником съезд вывел на просторную площадь, где стояла разрушенная церковь. Где-то тут, неподалеку, и был институт.
Отыскав его, она постучала в стеклянные двери. Однако коридор был пуст. Сквозь толстые зеркальные стекла двери виднелась широкая лестница с желтыми массивными перилами. Она разглядела на стене какой-то длинный список, — наверное, студентов, — и, конечно, там был помечен и тот, кого она искала…
Каждый день он входил вот в эти двери, взбирался по этой лестнице… и может быть, еще вчера, когда она собиралась в дорогу, он уходил из этого здания — бодрый, веселый и сильный, держа под руку другую девушку.
Она с силой постучала в дверь; неведомо откуда появился перед ней высокий, черный, с короткой бородой и колючими глазами швейцар и крикнул:
— Чего надо?
— Отворите!
— Чего надо? — повторил он, не двигаясь. Заспанный голос его застрял за этой дубовой дверью и слышался только неразборчивый гул.
— Не слышно. Отоприте.
— А я спрашиваю, чего надо? — Взмахом руки он показал на часы, висевшие над лестницей. Было только семь утра.
Так он и не открыл ей, — а изъясняться через дверь было совершенно невозможно. Постояв недолго, он повернулся к ней широкой пыльной спиной, ушел и больше не появлялся на повторный стук.
Идти в общежитие студентов, находившееся где-то за городом, версты за две отсюда, она не решилась: там, конечно, все еще спят. Уселась на холодных ступенях, положила голову на чемодан и, сжавшись в комок, чтобы теплее было, — прислонилась плечом к каменной колонне.
Ноги зябли от мраморных плит, утренний холод, поднимавшийся с реки, залезал под пальто, и все тело трясла мелкая нервная дрожь.
По улице мимо нее стали чаще проходить люди, — нарядные, торопливые горожане, — и, казалось, каждый догадывался о причине приезда деревенской девушки и оглядывал ее с откровенным нехорошим любопытством.
Мария поднялась и пошла тротуаром поискать другого уединенного места. Вдоль тротуара тянулась каменная ограда высотой до плеча; ворота в сад, прилегающий к институту, были не заперты, и она решила переждать там.
