«И где искал-то!..» — раздумывал он, упрекая себя… Вагранка или конвейер не отпустят его от себя, пока не минет время, и вот — усталый, грязный, потный он придет домой, а наутро — опять иди туда. Да еще придется, пожалуй, работать в ночную смену?.. — «Как это раньше-то я не сообразил?» И кто знает: удалось ли бы ему вообще взобраться на ту высокую гору, где виднелись ему Бисеров, Сенцов и другие сверстники?..
Дорога шофера казалась ему теперь легче, прямее и выгоднее: ее не нужно прокладывать ему, она давалась уже готовой.
— Разрешите, я провожу вас, — уже смелее выговорил он.
— Идемте, — кивнула Соболь.
Пересекая площадь завода с юга на север, шел маневровый поезд вагонами вперед, шел тихо, и можно было по рассеянности не заметить его приближения. Дымогаров, действительно, мог попасть под колеса.
— Осторожно, — предупредила она.
Шофер оглянулся и быстро перебежал полотно дороги. С глухим гулом подходил четырехосный запыленный вагон. Соболь осталась на этой стороне, не желая рисковать ничем. Так, минуты три стояли они, пережидая, разъединенные длинным эшелоном, и в просветы между вагонами шофер искал глазами Ринку… Еще сегодня он не подозревал о ее существовании, и если бы сказали ему, что он с ней встретится, — не поверил бы… а вот теперь он шел с ней рядом и по каким-то приметам угадывал, что этот необычайный день есть начало новой его жизни.
У входа в гостиницу она подала руку и чуть-чуть наклонила голову:
— Я пришла… Это мой дом. — И сказала так, точно просила еще оказать маленькую услугу.
А он не уходил и ждал, желая продлить эту приятную и грустную минуту.
— Может, хотите посмотреть, как живу? Зайдите.
— Нет, я после, потом, — бормотал он, опасаясь того, как бы там, в гостях у ней, не уронить себя в ее глазах: не умел он держаться с женщинами и не знал, о чем говорить с ними.
— Ну, тогда берите конфет, — предложила она. — Вы ведь тоже трудились.
— Нет, нет… это вам. — Не только взять, он и свое бы отдал, но ничего не имел в руках.
— Какой вы скромный… или щепетильный.
— О нет, нет. Я так.
— Ну хорошо. Я приберегу для вас… быть, может, встретимся.
— Да, да, — подхватил он. — Я приду. — И тут же осекся. — Если разрешите… Можно?
— Пожалуйста. По вечерам я бываю дома.
Она улыбнулась на прощанье и скрылась за стеклянной дверью. Анатолий пошел обратно, оглянулся назад — и вдруг почувствовал, что некуда ему идти! Без нее стало одиноко и тоскливо.
Стоя поодаль от гостиницы, он долго смотрел на эти высокие сиреневые стены с большими окнами, с балконами на главный проспект, и точно в бреду шептал, произнося имя своей знакомки.
Машина осторожно пробирается краем обрывистого берега, поросшего сухими кустами можжевелей и редкими соснами. Колеса зарываются в глубоком песке, и кузов кренится в стороны. Ухабистая дорога измотала Соболь; наверное, она уже раскаивается, что поехала. Он не смеет даже оглянуться и спросить: «Рин, вы спите?»
Она молчит, и ее молчание мучает шофера… Не стоило предпринимать такую дальнюю прогулку, чтобы провести вечер вместе. Но та полянка на берегу реки, где вдвоем они были недавно, очень понравилась ей. В тот раз они были с ней в сумерки, гуляли долго, и Рина много рассказывала о себе, а он больше слушал и молча восторгался ею. Шли всю дорогу пешком. Она устала и попросила сама, чтобы он вел ее под руку. Это было после нескольких встреч, когда ближе познакомились с ним и когда ею было сказано, — правда, намеком и между слов, — что вот она встретила такого впервые. Он помнил, точно это было сегодня, как прощались они в тот вечер, а первый украденный им поцелуй не дал ему заснуть до утра…
Одна удача привела за собой вторую: два дня спустя после прогулки на реку его поставили к роскошной машине главного инженера Зноевского, который оказался для него добрым человеком. Он разрешил сегодня шоферу использовать машину для себя, не спросив даже, куда он едет и надолго ли: машина в этот день была не нужна ему.
И вот теперь Анатолий опять с нею…
Полянка находилась километров за шесть от гавани, выше по реке, но он — напрасно, пожалуй, — выбрал кратчайшую дорогу. Здесь не случалось ему ездить.
