— Спасибо, что выручили… я вам очень благодарна. — И в глазах у ней читалось, что очень удивлена этой странной встречей. — Кажется, где-то я видела вас?.. Как звать вас?
— Анатолий Дымогаров… а вас?
— Напрашиваетесь на знакомство? — зажмурилась она, слегка подняв тонкие брови. — Вы и тут спешите. — Но с видом полного снисхождения к его порыву ответила: — Ну будем знакомы. — И протянула руку, не назвав, однако, себя.
Шофер долго бы не выпустил из своих горячих лап ее бархатную руку с золотым колечком на мизинце, где блестела в оправе зеленоватая капля.
— Хотите непременно знать? Ну так и быть: Рина Соболь. — И отняла руку. — Вот каким забавным приключением начинаются иногда знакомства… Вы, кажется, шофер?..
Они пошли вместе. На пустыре им никто не встретился, да шофер и не увидел бы никого теперь, ослепленный красотой этой женщины. Что-то необыкновенное творилось в его душе: смутная надежда, вернее, мечта волновала его, и он не мог думать ни о чем больше, как только о ней, об этой Рине, сразу вытеснившей все из его сознания и жизни… Ветер — порывистый и знойный — поднимал облака пыли, гнал по дороге, и шоферу нравилось это безудержное буйство в природе.
— Вы очень отзывчивы и добры, — продолжала Соболь, — и мне будет приятно вспомнить о вас.
Дымогаров очнулся: значит, она уезжает?.. куда? Надолго ли? И сразу упала в нем поднявшаяся на крыльях его мечта.
— Вы, стало быть, уезжаете? — разочарованно спросил он.
— А вам разве не все равно?
— О конечно!.. Нынче для меня праздник.
— Вот как…
Они подходили к дощатому мосту, под которым в глубокой канаве лежали толстые — в два обхвата — засмоленные трубы, а правее их на дне сухой канавы сидели рядом молодой землекоп и работница, оставив свои лопаты. Парень пытался обнять ее, а та вырывалась и стукала его серой ладонью по спине. Поодаль от них, тоже на дне канавы, стояли еще две женщины в пестрых платках — пыльные, загоревшие — и громко смеялись, подзадоривая парня-землекопа.
— У них там весело, не правда ли? — улыбнулась Рина.
Что ни говорила она, получалось все легко, естественно и просто, а шоферу каждая фраза давалась нынче с трудом.
— Да-а, — вздохнул он, — вы все-таки скажите: вы уезжаете? — упрашивал он, желая скорее узнать правду и мучаясь неопределенностью.
Гладко накатанное, смоченное водой шоссе блестело, как чистый голубой ледок на широкой излучине реки. На последней скорости мчались легкие «форды», обдавая горячим плотным воздухом. Эти куцые машинки уже давно утратили свою былую славу, уступив место новому поколению — лимузинам, и теперь доживали свой последний укороченный срок. Тяжелые грузовики везли доски, мешки, бочки, железо, а обгоняя их, легко неслись на мягком шелковом ходу, с бесшумным мотором, с подобранными крыльями, любимцы завода — длинные, стремительные М-I, и солнце сверкало в их зеркальных фарах.
В одной из машин с открытыми окнами Ринка узнала Дынникова, его жену, с которой познакомилась на реке. Жена директора в белом платье и такой же шляпке с большими полями, сидела близко к нему и что-то, похоже, рассказывала. Соболь отвернулась.
Старое авто, все серое от пыли, с изношенными баллонами, измочаленными бортами, пробежавшее, наверно, тысяч сорок километров, гремело и тряслось по дороге, поворачивая на шоссе. Только номером отличалось оно от дымогаровской машины. Соболь шла тротуаром, обсаженным липами и акацией.
— Вы, конечно, ездите на лимузине? — не сомневаясь в этом, спросила она.
— Да.
— Надеюсь, когда-нибудь вы подвезете меня, хоть из милости. — И зажмурилась, проверяя, какое впечатление произведут ее слова.
— О что вы! с великим удовольствием! — вспыхнул он. — Но ведь вы… собираетесь уезжать.
— Да нет же… Я только что приехала… к родным… думаю устраиваться на завод. Пока временно живу в гостинице.
Наконец-то он узнал про нее все, и радость, что он будет видеть ее, перемешалась в нем с боязнью, что ложь его раскроется скоро. Он чувствовал себя так, словно прыгнул в крутящийся омут, откуда выплывает только сильный и ловкий. Хотелось быть именно таким.
Он уже придумал, как извернуться… На этих же днях, как можно скорее, он должен пересесть на другую машину, как и советовал Гайтсман. И — черт возьми! — быть может, именно здесь и притаилось его счастье, чего напрасно искал он в другой стороне.
