— Молодежь… золотая, счастливая пора, — сказал он, взглянув на Дынникова. И потом снова к ней: — Учитесь, учитесь… «Цинциннати» — отличный станок… на нем и работать надо отлично… берегите его. Это богатство ваше…
— Я буду стараться…
— Вот так и уговоримся… а в следующий раз, когда приеду сюда, вы расскажете мне, как выполняете план.
— Полторы-то нормы я все равно выполню, — второпях, смущенная сказала она, не успев обдумать. И только потом, когда ушел нарком, она поняла, что это была с ее стороны оплошность… Но теперь ей ничего не оставалось делать, как только выполнять это ответственное обещание… С этого дня она почувствовала себя обязанной хорошо работать…
Любопытство пригнало сюда Володьку Сенцова и Бисерова. Но пока продолжалась беседа, ни один из них не решился подойти ближе. Они слышали, как Матвей Колыванов у следующего станка кого-то спрашивал:
— Ну как?.. Пойдет?
— А вот испытание покажет, — отвечал ему наладчик, потому что экзамен еще впереди и нечего пока сказать больше.
В другом отделении цеха, где столпилось много народу, Бисеров протискался к самому станку, чтобы все увидеть своими собственными глазами. Он протянул даже руку, намереваясь потрогать зубчатый отполированный диск, но его руку оттолкнул мастер, и в тот же миг диск завертелся с вихревой скоростью, делая одновременно движение по наклонной оси, да и сам станок отклонялся, точно рычаг, то в одну сторону, то в другую, повторяя неизменно эти движения, будто кланялся. Сумма разнообразных согласованных его действий создавала впечатление строжайшей закономерности, непостижимой для рассудка. Как ни вглядывался Бисеров, сдвинув брови от напряжения, но так и остался для него этот «Глиссон» неразгаданной загадкой…
Долго бродили Сенцов и Бисеров по цеху, любуясь и изумляясь величию и красоте созданного, и было у обоих столько впечатлений, не испытанных прежде, что утомились больше, чем на работе.
— Владимир, не сюда ли перейти нам, а? — не утерпел Бисеров. — Честное благородное, у Гали самый лучший цех!
— Так мы же записались в кузницу? Неужто бросать и, не отведавши дела, менять профессию?.. Неудобно.
— Я — к слову… уж очень здесь станки занимательные. Видал: кланяется? А научиться и на таком можно. Захочешь, всему научишься. На молоте — тоже не просто: точность удара нужна, а удар — пять и восемь тонн… Ахнет — так, пожалуй, на ногах не устоишь, — и Сережка улыбался, почесывая висок.
— А вот попробуем…
День был у них выходной; Бисеров вернулся опять в цех, чтобы еще раз поглядеть на станки, а Володька пошел в кузницу.
Тем временем Настя Бисерова направлялась в свой цех. Земля еще не просохла, в незасыпанных канавах и ямах стояла еще вода; в низинке и в лесу, который виднелся неподалеку отсюда, проступала молодая зелень. Откосы Стрижовых гор, освещенных солнцем, терялись в дали, затуманенной теплой весенней дымкой; в глубоких глинистых оврагах лежал грязноватый снег.
Много людей попадалось ей навстречу, знакомых и незнакомых; бежали машины, обгоняя ее. Вдоль шоссе, идущего к городу, уже начали сажать акации и липы, рыли под клумбы землю. Настя мечтательно думала о том недалеком будущем, когда к этим цветам потянется ручонками ее ребенок с голубыми васильковыми глазами, как у Сергея… И солнце, и молодость весны, и белые стены цехов со стеклянными и бетонитовыми крышами, огромными, как городская площадь, и суетливое движение машин — радовали ее.
Она зашла на склад, чтобы взять там вязанку метел. У ворот кузницы остановилась отдохнуть, и тут встретил ее Володька.
— Помочь, что ли? — спросил он, здороваясь за руку. — А почему сама несешь?.. Для подноски другие люди имеются.
— Да все занятые, торопятся… а мы с тетей Варей цех хотим подмести.
— Тогда взяла бы поменьше: сила в тебе не мужская ведь, — говорил он, перевязывая метлы потуже. — Я сам тебе донесу.
Легко вскинув вязанку, он шел рядом с Настей, сторожко посматривая на встречные машины. Он что-то сказал, а Настя не расслышала и переспросила.
— Говорю: заводище какой построили! Труда сколько положено — страсть!.. Никогда в жизни того не бывало.
