Авдентов еще не спал, когда позвонили об этом с площадки. Вместе с другим инженером, который засиделся у него до полночи, он заехал за Штальмером, чтобы захватить с собой или договориться о срочных мерах.
В спешке Авдентов позабыл предупредить его по телефону, и вот, оставив машину под окном штальмеровской дачи, он вбежал на крыльцо и сильно застучал в дверь.
Штальмер отпер не сразу, — он простуженно кашлял за дверью и хриплым голосом спрашивал:
— Кто? кто?
Дважды пришлось Авдентову назвать себя, пока отворилась дверь.
— Но мне ничего неизвестно, — заикаясь, сказал Штальмер, выслушав короткое сообщение своего помощника. Но тут же начал одеваться, нервно спешил и не попадал в рукава пальто.
— А у меня… грипп… третий день, да! — и опять кашлял. Его глаза были воспаленными, а лицо — бледным. — Ну, я готов… а кто третий?..
— Третий? — не понял Авдентов. — Ах, да… шофер.
Они подошли к машине, и Штальмер, которому шофер открыл дверцу, первым нырнул туда. Авдентов торопил шофера, — до завода было пять километров, а дорогу стало передувать, и старый «фордик» местами застревал в сугробах.
Небо заволакивало кругом, за лесом началась пурга. Привалившись и зябко ежась от холода, Штальмер молча сидел, покачиваясь в своем углу, далекий от всего, что происходило на площадке… Ошибочно приняв инженеров за других людей, он и теперь еще не верил, что уцелел… Действительно, хрупки у страха ноги!
По мере приближения к заводу он понемногу приходил в себя, но у Авдентова возрастала тревога. Почему-то казалось, что там, на площадке, когда устали и продрогли люди, непременно произошло какое-то несчастье…
Уже громоздились в темноте решетчатые остовы цехов, но нигде, кроме литейки, не видно было прожекторов. Освещаемую площадь суживала пурга, и в широких пучках лучей, неглубоко пробивавших мрак, то возникали, то исчезали люди, казавшиеся неестественно маленькими.
Еще не успела остановиться машина, как Авдентов соскочил в сугроб и побежал туда, где черным пятном в пролете выступал кран; вслед за ним подошли молодой инженер и Штальмер. Рабочие поджидали их, сгрудившись с подветренной стороны крана.
За их смену три раза менялась погода: перед сумерками валило мокрое хлопье, потом небо прояснилось и заскрипел под ногами мороз, а ближе к полуночи подул с низовьев реки ветер такой силы, что ломил с ног. Бригада Бисерова, куда недавно пришли Харитонушка и Петька Радаев, пробыла здесь шесть часов; смена уже кончалась, а Бисерову осталось поставить две последние колонны в южном пролете цеха, соединить ригелями и балками и на этом закончить день. Петька Радаев почти окоченевшими руками зачаливал строп за последнюю колонну и подтрунивал над Харитоном.
Тот был одет теплее других — в нагольном полушубке и плаще, с бабьим платком на шее и в башлыке поверх заячьего малахая, — но и это не спасало его от холода. То и дело он приплясывал и похлопывал себя, чтобы согреться.
— А если бы работать пришлось до утра, — пожалуй, и муфту наденешь на руки! — подсмеивался Радаев.
— Ладно, — отвечал старик. — Ты молодой да крепкий, а я только и жив бываю, когда на постельке лежу.
— С кем? — опять засмеялся Петька.
— После наговоритесь, кончать надо, — крикнул Бисеров, направляясь проверить, хорошо ли завязан строп. Но кран начал поднимать колонну. Она приняла уже почти вертикальное положение, и вдруг со всей силой рванулась вниз.
Это произошло так неожиданно, почти мгновенно, что никто не взвидел, и только случай спас Бисерова от верной гибели. Но всех больше перепугался Радаев — виновник аварии, и с этой минуты стал мрачен, раздражен и молчалив: было стыдно и досадно за свою оплошность перед товарищами и перед начальством.
…Авдентов, обходя угрожающее место, выискивал более легкую и безопасную возможность исправить дело. Но оставалось одно: кому-то надо взобраться по лестнице, проползти по тонкой, обледенелой балке на высоте в шестнадцать метров и надеть петлю стропа на конец колонны, чтобы кран поднял ее и поставил на подошву фундамента. Потом поднять вторую. Но кто согласится рисковать жизнью?
Была ночь, хлестал наискосок жесткий колючий снег, обжигая глаза и щеки. Кругом все кипело. Кажется, с каждой минутой усиливалась эта непогодная бесотня, со свистом и визгом проносясь в стальных обмерзлых переплетах.
