— Вы какое образование имеете? — зацепился вдруг следователь.
— Сельскую школу… тянулся к свету — знанию, да не пришлось… бедно жили. Вот и приходится ограничиваться малым. — И снова перескочил к рассказу о злодее, который-де за время их совместного и, по счастью, недолгого житья в землянке скрывал социальное положение и вот теперь обнажил свои волчьи зубы.
— Вы не знали, что он кулак? — опять спросил следователь.
— Да, не знал… и даже не интересовался. Но однажды, честно сознаюсь, хотел проверить, так сказать, превысил власть и просил показать документы. Он сослался на то, что удостоверение сдал в контору… Когда принимали его на работу, так ведь проверяли, конечно? — в свою очередь недоумевал Иван, прямо глядя в лицо следователю.
Допрашивали и Харитонушку, который, однако, ничего не прибавил к показаниям парикмахера.
История с ножом, найденным однажды в кармане, и спекуляция Моти краденными со склада вещами, о чем Иван знал, все время держали Мартына в страхе. Но главный свидетель из каких-то побуждений не упомянул о них… Быть может, Иван добивался некоторого облегчения участи преступника?.. Именно так и понял на суде Мартын и ничего не сказал об Иване лично, и этим выгородил его. Но парикмахер утаил кое-что на следствии отнюдь не из жалости, а потому лишь, что безошибочно угадывал: и без этих добавочных материалов суд воздаст Мокроусову полной мерой.
Общественная молва на постройке охотно приписала парикмахеру черты смелого честного человека, и, если бы он искал известности, статейка о нем могла, пожалуй, появиться в газете. На это и подбивал его Макар Макарыч Подшибихин, захлебываясь от восторга, завидуя чужой «удаче» и предвидя для него большую выгоду… Но Иван устоял против искушения и не поддался никаким соблазнам.
— Ах, как вы напрасно! — вздыхал и облизывался Макар Макарыч. — Не использовать, понимаете, такой случай! Это все равно, что поймать рыбину пуда на полтора весом и пустить обратно в воду. Разве так можно!..
— Почему же именно полтора пуда! — смеясь, спрашивал Забава.
— А больше и не бывает… разве только кит.
— Бывает, еще какая бывает!.. а вы серьезно собирались написать про меня?
— Как же… непременно!.. и вышла бы, понимаете, обоюдная польза.
— Не надо. Не люблю, — отрезал Иван.
Подшибихин явно сожалел о новом не состоявшемся своем дебюте на страницах газеты, к которой до сих пор не сумел примоститься.
— Такой, понимаете, мерзавец был! — с почти органической ненавистью вспомнил он Мартына… — Он мне давно казался подозрительным.
— Но вы же когда-то поддакивали ему?..
— О что вы!.. никогда сроду, — подпрыгнул Подшибихин. — Я? с ним? никогда ничего общего.
— Но деньги у него брали? — от безделья потешался Иван, совсем отходя в сторону и любуясь его замешательством.
— Да, брал разок… ну и что же?.. Это ничего не значит. К деньгам, понимаете, грязь не пристанет. Знаку на них нет… Занять у всякого можно… Но, я бы сказал, такой он был противный, что даже неприятно было деньги у него брать.
— Но вы не отдали ему?
— Как же!.. отдал.. Мое слово крепко, топором рубленное. Скажу: отдам, и слово свое сдержу… Что говорить — вы сами знаете… Верно?.. — И по-дружески тискал ему локоть, собираясь бежать куда-то.
Иван спросил, где он теперь обретается.
— В клубе, в клубе… кружки всякие, самодеятельность… пестрые дела, ответственность небольшая… так себе… Но я кадило, понимаете, раздую…
Макар добежал до порога и вернулся опять, смущенно улыбаясь: — Я часто думаю: почему деньги эти зарабатывать надо?.. А что, напечатали бы их побольше и раздавали, кому сколько требуется… Неплохо бы… Вот идея!..
Иван спокойно разъяснил ему, что в таком случае деньги совершенно упадут в цене и превратятся в пустые, ничего не стоящие бумажки.
— О? неужто? — ужаснулся Макар Макарыч и охотно отказался от идеи, осенившей его недавно. — А вот рабочие на фабрике Госзнака… есть такой?.. да?.. Как они получают?.. Вот, наверно, раздолье-то, а?
— Как и прочие, на одинаковых правах. Зарплата.
— Но как же так? — изогнулся Макар Макарыч, не сводя логические свои концы. — Деньги, горы денег под руками у них — и не трогай?.. непонятно!.. С такой фабрики, понимаете, хоть и соблазнительно быть там, но сбежишь! Ей-богу, я бы не мог… сбежал бы…
