Сбежал от них Харитонушка, скорее инстинктом, чем рассудком учуявший приближение близкой, смутной опасности, — а Забава не оставил, однако, своих шуток, ничуть не опасаясь, что уйдет и последний. Таков уж был его нрав.
Он потешался теперь над людьми, как мог и когда хотел, иной раз не затрагивая Мартына. Он колесил где-то вокруг, на время оставив его в покое, а потом возвращался к нему снова.
— На постройке ты — случайный гость, — втолковывал он, оставляя себе дорожку к отступлению. — Нужды в тебе нет, а доверия ничем — хоть лоб разбей! — не заслужишь. Тебя не знают пока, вот и держат. И держат, между прочим, единственно потому, что в неизломанной спине сок есть. Потом прогонят, да еще шум поднимут!
И тут же прибавлял, не опасаясь противоречия:
— А завод большой будет — крепость социализма! Для него и целой жизни не жалко. Тебе мириться надо… Становись на колени и проси помилования… Может, и дадут, а?..
— Я и при царе на коленях не ползал и теперь не стану. Кажинному человеку, кой пожил, себя да детей своих жальнее всего… а нонешняя власть от детей наших отвернулась навовсе. Бедняцких ребят, тех она за ручку ведет, а наших — по рукам палкой, чтобы не тянулись.
— Так и надо, — заявил Иван негромко и внушительно. — Каждый век свои законы пишет к неуклонному исполнению, а другой легко отменяет их. Раньше беднота жила в нетях, а теперь этак живут те, кто был богат… Приливы и отливы истории… А народ по природе своей все один и тот же!.. И вполне нормально. Ты должен это понять и общим успехам нашим радоваться.
— Рад бы плясать, да ноги связаны, — усмехнулся Мокроусов, привыкший к его странностям.
— И в плену пляшут, и в тюрьме песни поют, — продолжал Иван.
Потом, сидя напротив, в полутьме, он посмотрел мужику в лицо непроницаемым, будто дымящимся взглядом:
— Бежать не собираешься?
— Отстань, Иван… Не растравляй ты меня, пожалуйста!.. Куда побегу я от своей земли? Проживу и здесь.
Израненный весь (прогнали из бригадиров, удержали за прогулянные дни, опозорили в газете, бригадники откололись совсем, а вчера ночью, когда на соцгороде разгружали платформы с металлоконструкциями, Харитонушка обозвал его гнилым зубом, который-де следует выдернуть), — Мартын старался прикрыть молчанием свою душевную непогоду.
Но Забава видел в нем всё, точно через стеклянные стенки, и даже больше: он незаметно вмешивался в его замыслы и способствовал их созреванию.
— Неси свой крест до Голгофы, как нес Христос. Только, когда придет твой срок, не прощай никому: ни Пилату, ни Варавве, ни Иуде из Кариота… А впрочем, мое дело сторона. Не я, а ты с властью не в ладах; и не мне мирить вас. Законную войну не замиришь словами. И опять же понять трудно: власть ликвидирует тебя на колхозном фронте, а ты сюда прибежал — помогать завод строить, чтобы крепче была…
Живчик на левом глазу Ивана плясал с минуту, потом успокоился:
— Я, например, твердо знаю, зачем я сюда пришел, а вот ты почему?..
— По чьей реке плыть, того и волю творить.
— Плыви, только далеко не заплывай, а то сом схватит, — уже примиренно досказал Забава. — Ну, ладно, тоскун-горюн, собирайся… В Ключихе отведешь душу: я тебе такую бабу нашел!.. рысачку… держись только… Пойдем, а то совсем закиснешь… Я ее сагитировал.
Горел у Мартына переворошенный мозг, и к найденной Иваном отдушине мужик потянулся всем существом.
Заперев землянку, они пошли в деревню, куда частенько похаживал Забава. Молодая, тороватая вдова, охотница до водки и других утех, нынче звала его к себе на вечер, а Мартына поджидала какая-то Мотя, — по словам парикмахера, — тоже вдова, но немного постарше, тайком торговавшая с молодой товаркой на паях.
Мокроусов брел за ним, как на привязи, неуклюже переставляя ноги, которые засасывала густая липкая грязь, и прятал глаза под мохнатыми рыжими бровями.
— Да, — вспомнил Иван. — Я ведь тоже взмахну скоро крылышками. В моей норке один останешься. Живи, сурок, на здоровье… и получше привечай Мотю… Она до мужского пола жадная… Землянку могу тебе продать. Купи, а?.. или денег жалко?.. Ну, бог с тобой, бери даром.
И рад был Мартын, что случай избавляет его от этого небезопасного шутника, и не верил в его искренность: уж очень много играл Иван и часто путал карты.
