На пороге купе показался лысый толстячок в бархатном халате, похожем на рясу. Он галантно поклонился, оскалив в улыбке два ряда золотых зубов.
— Пардон и тысяча извинений. Вы в преферанс играете?
Услышав утвердительный ответ, он, все так же улыбаясь, заключил:
— Прелестно. Разрешите пригласить?
— Что же, вечер долог, его нужно как-то коротать, — согласился Северцев.
— Давненько я пульку не гонял, — сказал Морозов.
Толстячок весело возразил:
— Знаем, знаем, как вы плохо играете. Гоголя читали.
Северцев перед зеркалом причесал поседевшие не по годам волосы и провел ладонью по высокому морщинистому лбу. С явным неудовольствием смотрел он на себя: лицо землистое, под глазами синие круги. Краше в гроб кладут. Измотан до того, что на лице один нос остался. В Москве нужно добиваться отпуска, а то еще хватит инфаркт, модная болезнь ответственных работников.
В коридоре было тихо. По-домашнему урчал самовар.
Путаясь в полах халата, толстячок провел Северцева и Морозова в последнее купе. Там уже все было готово для игры — бумага для записи, расчерченная жирными линиями, карандаши, две колоды карт, бутылка вина, яблоки.
В углу дивана сидел одетый в полосатую шелковую пижаму огромный, очень тучный человек с бычьей шеей. Он торопливо уписывал плитку шоколада, сдирая с нее серебристую обертку. Посапывая, он окинул Северцева приценивающимся взглядом. На Морозова глянул мельком, без всякого интереса.
Поздоровались. Сели за карты. Толстячок небрежно откинул полу халата и начал сдавать. На левой его руке красовался золотой перстень с крупным бриллиантом, игравшим всеми цветами радуги. Морозов не сводил с камня удивленных глаз. Заметив это, толстячок самодовольно разъяснил:
— Десять рублей стоит. По случаю купил. Это мой талисман, надеваю — только когда в карты играю. Приносит счастье. Правда, Сема?
Сема, рядом с которым обладатель перстня выглядел карликом, небрежно кивнул головой.
Вызвала удивление у Морозова и качающаяся на крючке шуба, подбитая бобровым мехом.
— Двадцать рублей отдал. Тоже по случаю… На нашем языке рубль тысячу стоит, — снисходительно пояснил толстячок удивленному Морозову.
Играли азартно, рисковали. К Северцеву карта не шла. При десятерной игре остался без трех, на мизере всучили две взятки. Толстячку, наоборот, везло. Он часто прикупал втемную и все равно выигрывал. Изредка они с Семой перекидывались только им понятными репликами: «Получать в Марьиной роще?»… «Условия те же?»… «Ты меня понял?»… Исходили эти реплики, собственно, только от толстячка, Сема кивал головой или мычал, издавая звуки, похожие на «угу».
Северцева начали раздражать эти бесцеремонные люди. После очередной реплики толстячка он резко заявил:
— Давайте распишем пульку и закончим игру. А то у вас секреты, и, видимо, не государственные.
— Торговые. Они тоже важны, — ответил толстячок.
Однако больше не заговаривал с Семой.
Игра шла в молчании. Только изредка все тот же толстячок замахивался картой и поддевал Сему возгласом вроде: «А как насчет козырной дамы?»… Если Сема брал взятку, толстячок высказывал свое впечатление весьма лаконично: «Во дает! Во дает!» — и при этом пытался подглядеть карты Морозова. Северцев предупредил:
— Карты к орденам.
Морозов же спокойно заметил:
— Слыхал я, что скоро карты стеклянные делать будут, чтобы, значит, игрок шею себе не выкручивал.
Пулька закончилась крупным выигрышем толстячка. Больше всех проиграл Сема. Он равнодушно отсчитал сотенные бумажки и молча удалился в коридор. Толстячок, скомкав в руке выигрыш, широким жестом показал на дверь:
— Всех приглашаю в вагон-ресторан, у нас принято играть на стол. Прошу.
— Поздно. Как-нибудь в другой раз, — отказался Северцев.
Поезд остановился у станции, залитой электрическими огнями. Михаил Васильевич надел пальто и вышел из вагона. Мокрый снег таял на ресницах, забивался за воротник, размочил и потушил сигарету. Вскоре появился и толстячок. На халат-рясу была надета внакидку бобровая шуба. Вид его привлек веселое внимание гулявших по перрону парней и девушек. Послышался перезвон гитары и голосистый девичий запев:
