Опять поразило лицо незнакомца. Редкостно обаятельное лицо человека без возраста.
Потом они с женой завтракали под навесом, кормили дроздов хлебными крошками. Незнакомец одиноко завтракал за столиком неподалёку. Дроздов не кормил. Быстро допил кофе и ушёл.
После завтрака они поднялись к себе. Марина собралась и уехала.
C каждым днём оставаться одному становилось все невыносимее. С завистью подумал о вечно занятом незнакомце. Включил телевизор. Выключил. С облегчением подумал о том, что бездельничать в этом раю остаётся только один день.
Вечером в ресторане опять играл музыкант с косичкой. Была суббота. У всех на столиках стояли горящие свечи. Под бравурную музыку два повара в белых колпаках и передниках выкатили из кухни тележку с противнем, на котором возвышался огромный кусок запечённой телятины.
Электричество в зале погасло. Зато над тележкой взлетели звезды бенгальских огней. Повара шествовали со своей тележкой от столика к столику, приостанавливаясь и отрезая огромным ножом для желающих ломти дымящегося мяса.
Пианист, сидевший среди смачно жующих ртов, как автомат, продолжал играть всемирно известные шлягеры.
…Утром следующего дня они в последний раз пришли к бассейну. За те несколько дней, что они здесь пробыли, вся эта шикарная жизнь стала казаться ему повинностью. Как и унизительное кресло-каталка.
Сегодня бассейн был полон купающихся, визга детей. «Бульон!» — подумал он, выходя вслед за женой из очень тёплой воды. Они немного обсохли на солнышке, надели халаты. Он сел на кресло-каталку. Поехали было к отелю, как ему пришло в голову на прощанье поглядеть на ту часть парка за бассейном, где они ещё не были.
Здесь было тихо, безлюдно. Бабочки мелькали среди сосен и цветущих кустов гибискуса.
Внезапно он заметил за кустами белый пластиковый столик, за которым сидел человек в махровом халате.
В одной руке его была лупа, в другой пинцет.
Марина по инерции продолжала толкать кресло вперёд, и стало видно, что на столе лежат два толстенных раскрытых альбома, в которых многоцветной радугой что-то пестреет. Марки? Но нет, это было только похоже на марки.
— Бон жур! — сказал незнакомец и ослепительно улыбнулся.
— Марина, спроси, что это такое в его альбомах.
Она спросила. Перевела ответ:
— Я живу в Монако. С детства собираю бумажные колечки на сигарах, вот такие фирменные знаки. У меня самая большая коллекция в Европе.
Они попрощались и поехали к отелю. Пора было расставаться с этой шикарной жизнью.
«Жанетта» поправляла такелаж»
С моей стороны это было глупостью — возвращаться из школы домой проходными дворами. Избить человека, тем более убить на Тверской, называвшейся тогда улицей Горького, по которой всегда шли прохожие, было сложней, чем где-нибудь в малолюдном дворе.
А Васька поклялся меня убить.
Он появился у нас в седьмом классе зимой в середине учебного года. Приехал из Германии с отцом генерал-майором. Хвастливый переросток, угощавший всех американской жвачкой, одетый в сапоги и полувоенную форму. У него даже медаль была — «За отвагу». Хвастался, что имеет какой-то трофейный перламутровый пистолет. Уроков не делал. Учителям «тыкал», передразнивал. И ничего ему за это не было. Они его боялись. Ставили хорошие отметки.
За что он меня невзлюбил? За фамилию. Она ему сразу не понравилась.
Он мне тоже.
Однажды во время перемены нарочно уронил свою самописку под парту и приказал мне поднять.
Я пожал плечами и отошёл в сторону.
— Ребята, — весело сказал Васька окружающим, — а не убить ли мне этого еврейчика? Только спасибо скажут.
С этого дня я стал ходить в школу, как на каторгу. Шёл из своего дома на улице Огарева, сворачивал налево на улицу Горького, плёлся мимо надменных зданий, мимо красного Моссовета, пока не сворачивал под арку на улицу Станиславского, где находилась моя школа № 135.
Повстречаться с Васькой на этом пути я не боялся. Его по утрам привозили на служебной машине отца.
А вот после уроков он возвращался домой самостоятельно. Один или в окружении прихлебателей из нашего класса.
К весне напряжение между нами достигло того предела, когда даже учителям стало ясно, что неминуемо произойдёт что-то страшное. У нас уже была драка, когда он чуть не порвал мне щеку, а я едва не задушил его.
