Решение проблемной ситуации
Разрешение проблемной ситуации кажется простой тавтологией к категории решения. Но это вовсе не так. Классический пример категории разрешения – Брестский мир, гениально разрешенная модельная задача ЦУС созда-телем государства В.И.Лениным.
Вот пример государственного разрешения политической модели проблемной ситуации. Любопытно отметить, что такое гениальное разрешение лишь теоретически (но не практически!) допускалось… генералом и писателем Петром Николаевичем Красновым, кончившим свои дни, как известно на виселице, когда он писал: ”Война замирала по всему фронту и Брестский мир являлся неизбежным следствием приказа № 1 и разрушения армии. И если бы большевики не заключили его, его пришлось бы заключить Временному Правительству.”
Вот кардинальное отличие разрешения проблемной ситуации путем ее доказательства от виденья разрешения этой же проблемной ситуации не путем доказательства, а путем видения образа проблемной ситуации, т.е. случайного откровения образа? интуиции. Можно лишь полагать, что такая интуиция была дана Петру Николаевичу Краснову своего рода наитием от Андрея Николаевича Краснова – любителя Красоты и Природы, заложившего основы Ботанического сада в г. Батуми. Но это всего лишь предположение.
Тем самым можно утверждать, что категория интуиции является непременным фактором создания модели ЦУС, определяя ее реальную ценность. Но фактическое включение категории интуиции в модель ЦУС J-системы, разумеется, наталкивается на непреодолимые трудности в рамках метода науки. Однако нам кажется, что выйти из этого положения можно тем же путем как математика постепенно начинает работать с нечеткими, размытыми множествами. Однако оставим эту область науки в стороне и покажем, что интуиция фактически по крайней мере в форме образа и мелодии никогда не покидает целеустремленную систему интеллекта. Казалось бы, интуиция обходится без формулировок и теоретических положений. Так обстоит дело со всеми искусствами. Покажем на примере перевода поэзии, что интуиция в этом случае лежит где-то между интуицией интеллекта редактора и интуицией самого переводчика поэзии. Семиотика как раз и позволяет подойти к сущности интуиции путем анализа категории языкового барьера различных дисциплин, путем установления видимого образа перевыражения и чувств, и слов, и формул.
Использование азов семиотики в художественном переводе прежде всего позволяет утверждать, что простая информация о смысле каждой строки оригинала в переводе есть в полном смысле унылые похороны самого перевода. Целостный образ поэтического перевода тем самым есть сам образ оригинала, переплавленный в горниле эвристических связей мышления и воображения интуиции в перевыражении целостного образа поэта. При этом следует всегда помнить, что без интуитивного понимания смысла подлинника может иметь место рабское низкопок-лонство власть имущим, которое, как еще верно отмечено покойным Синявским, у интеллигенции может быть выражено только в одном:
”…в критическом присматривании за власть имущими сословиями ”. Результатом такого курьеза следует считать перевод строки из Бодлера:
Une fleur qui ressemble, а mon rouge idйal,
имеющей место у знаменитого Б. Лифшица как:
Мой красный идеал им не сродни.
На самом же деле это должно звучать примерно так:
Идеал красотки рыжей им (не мне!) так не сродни.
Стоило ли переделывать рыжую шлюху в идеал революции?
Обычно восхищаются переводами Маршака….
Но Маршак в переводах Бернса меняет строфику, размер и даже выпускает образы, которые по справедивому замечанию В.Левика “принято считать стержневыми”.
По существу это означает не перевыражение образов оригинала, а явно выраженный элемент самотворчества, который, вообще говоря, следует именовать не “методом Маршака”, а "методом Лермонтова"!
Но М.Ю.Лермонтов при переводе знаменитых стихов Гете называл их “переводом из Гете”, хотя образец его русского стихотворения есть интуитивное расширение образа точного и строгого немецкого мышления до “широты русского человека” .
И в этом смысле сам подлинник Гете оказывается не аутентичным по фонетическим, звуковым данным, его строфический набор гласных никак не согласуется с переводом русского образца, его чувства перевоп-лощаются в новое чувство, неизвестное подлиннику, это чувство русского менталитета с его предположением в конце жизни: ”пропади все пропадом” с оглядкой на будущее: ”а кабы чего не вышло” –
