— Мы с Мишель большие друзья, — сказал Роберт. — Она адвокат, специалист по возмещению убытков от стихийных бедствий и катастроф.
Чувствовалось, что между Робертом и Мишель далеко не только дружеские отношения. Видно, они хорошо знали друг друга.
Разговор перешел на строительство Интерконтинентального моста.
— Правовой статус этого сооружения не до конца продуман, — угостившись из лакированной коробочки Роберта, заявила Мишель. — Такие проливы, как Берингов, принадлежат не только странам, непосредственно примыкающим к их берегам, но и всему земному шару, человечеству. Пролив жизненно важен не только Соединенным Штатам Америки и Советскому Союзу. Строго говоря, в данном случае и США, и Советский Союз проявили своеволие.
— Но ведь мост строится на благо всего человечества, — неожиданно для себя возразил Перси. — Это не только транспортная магистраль, а, так сказать, символ мира и добрососедства.
— Это все только красивые слова, дорогой Перси, — улыбнулась Мишель.
Улыбка очень шла ей. Ее зеленоватые, поначалу кажущиеся холодными глаза вдруг теплели, начинали светиться добротой и нежностью.
— Строительство моста — это ярко выраженное проявление эгоизма великих держав, не желающих считаться с интересами других стран и народов, — продолжала Мишель.
— Но кого еще затрагивает строительство Интерконтинентального моста? — спросил Перси Мылрок. — Чьи интересы?
— А хотя бы ваши! — Мишель посмотрела прямо в глаза Перси.
Перси медленно отвел взгляд.
— И ваши личные интересы, и интересы вашего племени, — заключила Мишель. — Разве это не так?
Да, мысль эта не раз приходила в голову, но до самого последнего времени Перси пытался бороться с ней, хотя гнев и прорывался (он не мог без стыда вспомнить стычку с Петром-Амаей на Малом Диомиде). Он старался оправдать себя тем, что перебрал психогенного препарата. Но теперь с особой, болезненной отчетливостью ему стало ясно; причиной и его неудач в личной жизни, и изломанных судеб земляков является Интерконтинентальный мост.
Роберт, молча наблюдавший за разговором, заказал какой-то напиток и, предлагая Перси, сказал:
— Ничего алкогольного в нем нет. Но очень бодрит, особенно если в него добавить тибетского стимулятора.
Мишель, захотелось посмотреть рисунки. Перси медлил, в глубине души подозревая, что в этом интересе есть что-то наигранное, искусственное, быть может, даже инспирированное Робертом Люсином. Но девушка была настойчива, и в ее глазах снова зажглось тепло. Перси не устоял и развернул альбом.
Показывая рисунки, он рассказывал о детстве; о том, как впервые вышел на охоту, как пришел с добычей и почувствовал себя настоящим мужчиной, добытчиком. Мишель слушала внимательно, часто задавала вопросы, выказывая неподдельный интерес и восхищение рисунками. Понемногу Перси проникался доверием к ней.
— У вас настоящий талант! — воскликнула Мишель. — Вам непременно надо показать рисунки знающим людям и, наконец, опубликовать их.
— Я уже говорил об этом Перси, — вмешался Роберт. — Но он человек скромный и считает свои произведения несовершенными и интересными только для себя.
— Вот это прекрасно! Настоящий талант всегда не уверен в себе. Только посредственности с самого начала громогласно заявляют, что создали шедевр. Уверяю вас, дорогой Перси, вас ждет настоящая слава! Представляете: в Музее современного искусства в Нью-Йорке выставка Перси Мылрока с острова Малый Диомид! Или нет, лучше в Париже, в Гранд-Пале или даже в Лувре…
— Но я ведь даже нигде не учился этому, — усмехнулся Перси, хотя, честно говоря, ему нравилось то, что говорила Мишель.
— Это хорошо! — с жаром воскликнула Мишель. — Настоящему таланту учение ни к чему! Я имею в виду художественное творчество. Учить прирожденного художника, самобытный талант — это только разрушать его, лишать неповторимости, подгонять под общепринятое, привычное, рутинное… Нет, Перси, вы должны оставаться таким, какой есть!
От этих слов слегка кружилась голова, сладкий туман обволакивал мысли, и Перси уже смотрел на девушку влюбленно, преданно, с нежностью.
Роберт Люсин встал.
— Прошу прощения, мне придется вас покинуть.
