Интеллигенция в тумане - страница 48
Была, разумеется, и другая сторона: залоговые аукционы и инвестиционные конкурсы. Но главное, гайдаровская модернизация легла на неподготовленное, во многом архаическое общественное сознание. И осложнений было не избежать. Номенклатура и бандиты разворовали Россию за несколько лет. Так у нас сложилась частная собственность. Реакцией на этот беспредел и стал Путин, но, как у нас водится, вместо нормального выравнивания ситуации мы получили откровенно патерналистский вариант власти, провоцирующий стагнацию, и очередное выдавливание в полуподполье всех, кто хочет думать и жить собственной головой.
Как любой трагический герой, Гайдар прошел свой путь до конца. Во многом это был крестный путь. Я вспоминаю его приезд в Пермь несколько лет назад. Он выступал в классическом университете. С мест поднялись несколько человек, чтобы высказать ему свои обиды. Он отвечал каждому, и было видно, что он по-прежнему следует своему Выбору.
Source URL: http://www.saltt.ru/node/6372
* * *
О дате, которая никогда не станет праздничной
Вячеслав Раков /24 февраля 2011
Мы ее уже проехали. Это 19 февраля. Пару дней спустя перед лекцией я попросил студентов-историков вспомнить, какое событие из нашего прошлого приходится на это число. Никто не вспомнил. А между тем, нынешнее 19 февраля — юбилейное: 150 лет назад был оглашен Манифест об освобождении российских крестьян и в России начал переписываться старый социальный контракт. Его первую формулу мы встречаем уже в «Повести временных лет»: новгородцы приглашают варягов и говорят: «Земля наша велика и обильна, а порядка нет... Приидите и володейте нами». Варяги защищают нас от врагов, занимают княжеские столы, ведут междоусобные войны и вообще занимаются политикой. При этом они не слишком лезут нам в душу, терпят наши обычаи и позволяют поклоняться Велесу. Мы платим им дань, то есть налог на порядок. И все более или менее довольны. Они сами по себе, мы сами по себе.
С некоторыми вариациями новгородско-варяжский контракт просуществовал до середины XIX века. В московское время мы и они были ближе, в петербургское — дальше, но суть нашего общественного договора оставалась прежней: вы избавляете нас от необходимости тратить время и силы на строительство общественной жизни, от необходимости быть гражданами, а мы позволяем вам чувствовать себя солью земли и заботиться о нас — хотя бы на словах. За тысячелетие, протекшее от Рюрика до Александра II, этот контракт был начертан уже в сердцах и умах и переписать его на бумаге было детским, смешным начинанием. Тем не менее Александр на это решился. Да и время ему вторило, вернее, он ему: в Европе недавно прошли демократические революции, во многих странах возникли парламентские режимы. В авторитарной, палочной Пруссии — и там крепостных отпустили на волю еще в начале века — стыдно, батенька, на глазах всей Европы держать половину страны на положении скота. Мы, чай, не в Африке. Вот и либералы приступают, и Николай Милютин уже представил свою «Записку». Короче, он сказал: «Поехали» и взмахнул самодержавной дланью.
Манифест в перспективе предоставлял крестьянам право становиться собственниками и жить на свой страх и риск: «Они (бывшие крепостные) вразумятся, что, получая для себя более твердое основание собственности и большую свободу располагать своим хозяйством, они становятся обязанными пред обществом и пред самими собою благотворность нового закона дополнить верным, благонамеренным и прилежным употреблением в дело дарованных им прав. Самый благотворный закон не может людей сделать благополучными, если они не потрудятся сами устроить свое благополучие под покровительством закона».
Известно, что значительная, если не большая часть отпущенного на волю крестьянства испытала шок и восприняла Волю как несчастье. Старый порядок, с которым русские люди срослись и сжились, а с ним и порядок вообще, зашатался — и Россия вступила в следующую за петровско-екатерининской фазу модернизации — более глубокую и более рискованную. Потому что в данном случае предполагалась обратная связь с народным, еще дообщественным, сознанием. Ни Петр, ни Екатерина не нуждались в апелляции к народному мнению. В середине XIX века нужно было делать следующий шаг, в противном случае Россия становилась конченной страной (и тогда были конченные страны). Россия не была еще готова к этому шагу, но не сделать его было нельзя. Потому что нельзя быть вполне готовым к новому. Наряду с шагом неизбежен и прыжок. Любые реформы всегда были (и будут) в известном смысле несвоевременны. В то же время мне кажется, что поступь российской модернизации была по-своему органичной, поскольку наши реформы были довольно жестко обусловлены историческими требованиями. В своем движении в будущее в XVIII и XIX столетиях Россия не совершала лишних движений — только вынужденные и необходимые. Мы всегда ждем до последнего — и лишь тогда вскакиваем на подножку последнего вагона уходящего поезда истории. В этом и состояла наша ограниченная и органичная мудрость. В отличие от более подвижных «морских» наций, континентальная громоздкая Россия не корректировала (и не корректирует) свой исторический сценарий: все происходило и происходит своим чередом. Но если до последних четырех-пяти десятилетий это сходило нам с рук, потому что у нас еще было время, то сейчас мы не просто привычно запаздываем: мы в жестоком, если не в фатальном, цейтноте. Однако я забежал вперед.
