Кейт кивнула.
— И не просто потому, что Рийс был… незаменимым. По-моему, чисто физиологически химикалии мозга, управляющие эмоциями вроде любви, разжижаются, когда сердце разбито… А возможно, и с возрастом. Ну, словно кокаин, разбавленный аспирином.
— То есть вы говорите мне, что в моем почтенном возрасте я обречен на существование без любви, раз она не пришла раньше?
— Нет. Однако куда более вероятно, что в стиле Ромео вы правда потеряли бы ее, только если были бы подростком, — сказала Кейт, слегка погладив его ладонь и покачивая головой в притворном сочувствии. — Но погодите-ка! Я как будто слышала, что в настоящее время вас совсем заворожила некая модель?
— Ну, «заворожила» — не совсем то слово. И в любом случае с ней покончено, — сказал Медина, взмахнув рукой. Затем, наклонившись к Кейт, он откинул упавшую ей на лицо выбившуюся прядь.
— Сидро, я завтра очень рано встречаюсь с другом для утренней пробежки, — сказала Кейт, взглянув на часы, — и я хотела бы поработать с манускриптом как можно больше до завтрашнего полудня. И мне еще надо добраться до дома, а потому…
— Вы меня покидаете?
— Ненадолго.
— О-о!
— Всего на полсуток. Как-нибудь обойдетесь. — Заметав его задумчивое выражение, она спросила: — Пытаетесь вспомнить, когда женщина добровольно сама покинула ваше общество?
Он со смехом кивнул.
— Как вы догадались?
— Читать чужие мысли — часть моей работы.
— Кстати, Кейт. У меня есть предложение относительно «Анатомии». Рекомендую прием, какой я обычно применяю с триллерами.
— А я думала, вы вообще не читаете.
— Ну, иногда я беру в руки детективы. Знаете, когда вдруг застряну где-нибудь без…
— …девочек, наркотиков и спортивных машин?
— Именно.
Догадавшись, к чему он клонит, Кейт улыбнулась.
— Вы прочитываете начало, но вам не хватает терпения следить за развитием интриги, и вы сразу заглядываете в конец.
— Всякий раз.
У себя в номере Кейт последовала совету Медины заглянуть в конец «Анатомии Тайн». Как Кейт упомянула в разговоре с Ханной Розенберг, владелицей букинистической лавки, она нашла только две вероятные причины, почему Фелиппес мог поторопить переплетчика. Едва украв архив скончавшегося Уолсингема, Фелиппес тут же решил переплести и спрятать свой манускрипт, прежде чем до него добрались бы правительственные чиновники. Либо Фелиппес некоторое время хранил досье — возможно, используя документы для шантажа, — а затем кинулся к переплетчику, когда кто-то пригрозил выяснить, откуда у него компрометирующие сведения. Ни тот, ни другой вариант не обещал, что заключительный документ окажется пресловутым дымящимся пистолетом, однако, дешифруя в хронологическом порядке, она пока ничего решающего не нашла, так почему бы и не попробовать?
Ладно, начнем с конца. Интересно, о чем могут быть последние? Уолсингем умер в девяностом году, и если Фелиппес включил документы этого года… Посоображаем. Ни тот, ни другой, конечно, не интересовались пьесами Шекспира, но что, если у них имелись какие-либо твердые данные, которые раз и навсегда докажут, что он действительно был их автором? Он уже написал утраченный вариант «Гамлета» и первую часть «Генриха Шестого»…
Включив ноутбук, Кейт открыла электронный вариант последней страницы манускрипта и увидела сплошные цифры без букв. Но цифры были сгруппированы так, будто соответствовали буквам, образующим слова.
— Неужели так просто! — удивилась она вслух, набирая нужные дешифровочные распоряжения. Ее мысли обратились к Кристоферу Марло, и она добавила: — Черт. Ну, почему этот сборник не дотягивает до тысяча пятьсот девяносто третьего года?!
Бывало ль хоть когда
Злодейство столь задумано хитро
И безупречно так совершено?
Итамор в «Мальтийском еврее» Марло
ЛОНДОН — УТРО, МАЙ 1593
В двухстах метрах к северу от Лондонского моста, на пятом этаже полубревенчатого дома возле Линденхоллского рынка, Томас Фелиппес, стоя на коленях, открывал кедровый сундук, до краев полный одежды и бумажных листов. Но в эту минуту они его не интересовали. Требовалось ему совсем другое.
У кедрового сундука Фелиппеса фальшивого дна не было: всякий, кто обыскивает твои комнаты, обязательно проверит, нет ли его. Зато сундук снабдили своего рода фальшивым верхом — полостью внутри тяжелой крышки в два дюйма толщиной. С помощью ножа Фелиппес отодрал тонкую, покрытую бархатом панель с внутренней стороны крышки, и открылось углубление девять на двенадцать дюймов, вырезанное в цельной доске. Внутри, обложенная клочьями шерсти, покоилась оловянная шкатулка.
