Молодые девушки рассмеялись, но его старшая «тетя» – а на самом деле пятиюродная сестра, вышедшая замуж за члена другой семьи – серьезно и спокойно показала на стул во дворе и ответила:
– Садись, Родерик. Это серьезное дело, и мы обычно не говорим, пока готовимся.
Она прикусила нижнюю губу, потом добавила, словно хотела не напугать его, а произвести впечатление:
– Сегодня здесь будет сам вице-председатель.
«Вице-председатель» возглавлял правительство; председателя во Временном правительстве Содружества не было уже несколько тысяч лет. Севстралийцы не любили показуху и сочли, что «вице-председатель» – достаточно высокий пост для любого человека. Кроме того, это заставляло обитателей других миров теряться в догадках.
(Род не впечатлился. Он видел этого человека. Это случилось во время одного из его редких моментов широкого слыжанья, и оказалось, что разум вице-председателя полон чисел и лошадей, результатов всех скачек за триста двадцать лет и планов шести возможных скачек в ближайшие два года.)
– Да, тетушка, – сказал он.
– Не реви сегодня все время. Тебе необязательно использовать голос для того, чтобы ответить да. Просто кивни головой. Это произведет намного лучшее впечатление.
Он начал было отвечать, потом сглотнул и кивнул.
Она запустила расческу в его густые светлые волосы.
Другая женщина, совсем девочка, принесла небольшой столик и лохань. По выражению ее лица Род понимал, что она говрит с ним, но сегодня он совсем не мог слыжать.
Тетя особенно сильно дернула Рода за волосы, и в этот момент девушка взяла его за руку. Он не знал, что она собирается сделать, и высвободился.
Лохань упала со столика. Лишь тогда он понял, что это была всего лишь мыльная вода для маникюра.
– Простите, – сказал он. Даже ему самому его голос показался ослиным ревом. На миг его захлестнули унижение и ненависть к себе.
Им следует убить меня, подумал он. К тому времени, как сядет солнце, я уже буду в Комнате смеха, буду смеяться, пока лекарство не выпарит мне мозги.
Он упрекнул себя.
Две женщины ничего не сказали. Тетя ушла за шампунем, а девушка вернулась с кувшином, чтобы заново наполнить лохань.
Он посмотрел ей в глаза, а она – ему.
– Я хочу тебя, – сказала она очень четко, очень тихо, с загадочной улыбкой.
– Зачем? – так же тихо спросил он.
– Только тебя, – ответила она. – Я хочу тебя для себя. Ты будешь жить.
– Ты Лавиния, моя кузина, – сказал он, словно впервые про это узнал.
– Ш-ш-ш, – ответила девушка. – Она возвращается.
Когда Лавиния занялась чисткой ногтей на его руках, а тетя втерла ему в волосы что-то вроде овечьего шампуня, Род начал чувствовать себя счастливым. Теперь он уже не притворялся равнодушным перед самим собой. Теперь он действительно испытывал равнодушие к своей судьбе, легко принимал серое небо над головой, тусклую волнистую землю под ногами. Был там и страх – крошечный страх, такой маленький, что его можно было принять за карликового питомца в миниатюрной клетке, – носившийся по его сознанию. Это был не страх смерти: внезапно он смирился со своими шансами и вспомнил, как много других людей были вынуждены сыграть в ту же игру с судьбой. Этот крошечный страх был чем-то иным, боязнью, что он не сможет вести себя достойно, если ему действительно прикажут умереть.
Но в таком случае, подумал он, мне не о чем беспокоиться. Отрицательное решение – это не слово, а подкожная инъекция, и первой скверной новостью для жертвы становится ее собственный возбужденный, радостный смех.
На фоне этого странного спокойствия внезапно обострилось его слыжанье.
Он не мог видеть Сад смерти, но мог заглянуть в сознания тех, кто за ним присматривал; это был огромный фургон, скрытый за ближайшей грядой холмов, где раньше держали Старика Билли, 1800-тонного барана. Он мог слышать разговоры в маленьком городке в восемнадцати километрах от фермы. И мог заглянуть прямо в разум Лавинии.
Там был его собственный образ. Но что за образ! Взрослый, красивый, отважный. Род научился не шевелиться, когда мог слыжать, чтобы другие люди не догадались, что к нему вернулся его редкий телепатический дар.
